Александр Стома - РЫЖИЙ КОТ ПРОТИВ ФРАУ БОСС, ИЛИ СКВОЗЬ МУТНЫЕ СТЁКЛА ВРЕМЕНИ, роман. История Евпатории. Евпатория в Великой Отечественной войне

Представляю Вашему вниманию документально-художественный роман евпаторийского автора Александра Стома "Сквозь мутные стекла времени". Роман любезно предоставлен автором для публикации на сайте по истории Евпатории. В романе описываются события перед и во время Великой Отечественной войны в Евпатории.

В мае 2011 года вышла книга "Сквозь мутные стекла времени" А. Стома коллекционным тиражом 50 шт. Данная публикация предназначена для ознакомительного чтения. Все права на данное произведение принадлежат А. Стома.

Хотя роман и художественный, многие герои этого романа - реальные люди той эпохи. "Рыжий Кот" - действительно живший в Евпатории со своей семьей паренек Костя, Котя, как ласково называет его младшая сестра, живущая в Евпатории и сегодня. Семья Богуславских - действительно жившая во дворе на Тучина семья, с действительно сошедшей с ума тетей Бетей. В том же дворе жила и тетя Дора, описанная в романе. Да и само описание двора - реальный двор. Так же реальны и фамилии десантников, и места действий романа в Евпатории.

ГЛАВА VII

В первый же месяц пребывания Жуковской в Евпатории на имя Колпика была выписана городская газета «Коллективист». Жуковская внимательно просматривала каждый номер, выписывала в тетрадь некоторые эпизоды и фамилии активистов советской власти. Так она впервые узнала об учителе русского языка и литературы Льве Борисовиче Копекове.

Обратить на него внимание заставила нелепая фраза: «Бодрая свежесть советской молодежи чувствуется в работе и педагогических взглядах Л.Б. Копекова, учителя с большим опытом и стажем». Переписала удивившую фразу и фамилию в тетрадь и, казалось, забыла. Но нет….

На городском слёте профсоюзных активистов ей довелось услышать выступление носителя той «бодрой свежести». Председательствующий объявил:

- Слово имеет Лев Борисович Копеков, учитель седьмой неполной средней школы.

Из зала на сцену резво взбежал мужчина средних лет и среднего же роста. Он был одет в коричневый костюм при зеленом галстуке, гладко выбрит. Его речь состояла из трескучих фраз, более подходящих агитатору-горлопану, а не учителю литературы. Не мог словесник «с большим опытом и стажем» не вплести в свое выступление что-либо фирменное: разбавить серый официоз яркими эпизодами из хорошо знакомой ему русской литературы, тем более, есть живой пример – товарищ Сталин. Легко выступать тем, чьи мысли ни на йоту не расходятся с линией партии. Заведомо зная, что не оступятся, они могут и пошутить с трибуны. А каково тому, кто говорит одно, а думает другое? Вот и шпарит так, будто зачитывает передовицу из «Правды».

«Уличив» Копекова в двоедушии, Жуковская, еще не зная, нужно ли, решила «пощупать» его. Заметив место, куда он сел, она переместилась поближе. По окончанию собрания они «случайно» столкнулись на выходе из театра. Расшаркались и расходитесь, но Жуковская пошла рядом и, заглядывая ему в глаза, благодарственно сказала:

- Как кстати мы встретилась, Лев Борисович. Когда еще представился бы случай поблагодарить вас за такое яркое выступление.

Смуглое лицо Копекова стало откровенно сердитым. Она на всякий случай отстранилась.

- Вы издеваетесь? – прошипел он. – Где вы слышали яркое выступление?

- Кто вы такая, что я должен с вами соглашаться?

- Меня, Лев Борисович, зовут Елена Александровна. Фамилия - Жуковская.

Пока Копеков роется в памяти, ища в ней эту фамилию, она продолжала:

- Вы правы, Лев Борисович, ваше выступление нельзя назвать блестящим.

- Видите ли, я недавно читала о вас в газете. Там говорилось о «бодрой свежести»…

Так как от театра они шли в сторону Ленинского сквера, то у одной из скамеек Копеков сел. Жуковская осталась стоять рядом.

- Мадам, не торчите, как столб, садитесь, - сказал он, хлопая ладонью рядом с собой.

- На этот раз вполне откровенно, Лев Борисович. Не удивляйтесь и выслушайте. На той злосчастной трибуне, я увидела вас впервые. От профессионального литератора ждала яркой речи, но услышала пережевывание силоса приевшихся слов. Я видела, как вы страдаете от своей «правильности», как корчитесь, и почувствовала родственную душу. Нет, нет, позвольте закончить мысль. Я испытываю те же мучения, когда, как профорг, выступаю перед коллективом и вдалбливаю в головы людей подобный мусор. Меня выворачивает от верноподданнических слов, но в этом обществе я вынуждена их произносить.

Копеков слегка отодвинулся от собеседницы и пристально на нее посмотрел. Белая кожа лица женщины свидетельствовала о том, что ее предки ничего общего не имели с Крымом. Каштановые волосы слегка подкручены на плойке, губы подкрашены. Довольно симпатичная, современная особа. Такая вполне может служить в органах.

- Нужно сказать, - медленно проговорил он, - вы сейчас сделали весьма смелое заявление. Настолько смелое, что оно тянет на провокацию. Не перебивайте меня! Зачем вам понадобилось провоцировать меня?! Говорите! Я вас вижу насквозь!

Жуковская невольно улыбнулась заблуждению собеседника.

- Вы не правы, Лев Борисович, - миролюбиво сказала она. - Никто вас не провоцирует. Сами подумайте, кого может интересовать простой советский учитель, хотя и бодрой свежести?

- Как говорят мои ученики, не смешите мои тапочки!

- Это не насмешка, Лев Борисович, а констатация факта. Вы уже в годах, но вашей бодрой ярости может позавидовать и молодой человек.

- А мне вы видитесь лягушкой, которую не удержишь в руках. Скользкий вы человек, Елена Александровна.

- Приму «лягушку» как комплимент, хотя и необычный. Так вы согласны, что не можете интересовать органы?

- Вы ошибаетесь, Елена Александровна! Простой советский учитель, особенно литератор, ой как должен их интересовать! Ведь от него во многом зависит наполнение мозгов ребенка.

- В процессе обучения вы можете осознанно отойти хоть на шаг в сторону от руководящей линии партии Ленина-Сталина?

- Тогда кому интересны ваши возможности, если вы ими заведомо не в состоянии воспользоваться?

- Мне помнится, чей-то литературный герой как-то спрашивал себя: «Или я тварь дрожащая?» Вы из этой категории?

- Это вы Достоевского вспомнили. Сейчас, кстати, его в школе не изучают. А теперь ответ на ваш вопрос: а кто у нас сейчас не «тварь дрожащая»? Кому сейчас не страшно? Я таких не знаю. Может, вы - исключение? Так скажите, и я посмотрю на вас удивленным взглядом.

- Нет, Лев Борисович, я тоже «тварь дрожащая», но несколько другого замеса.

Еще некоторое время они продолжали «ощупывать» друг друга, пока не решили продолжить этот процесс в другой обстановке. Выяснилось, что Копеков не обременён семьей, живет близ школы, в которой работает. Это на Рыбацкой улице, недалеко от Красного рынка. У него отдельная квартира, в которой два входа: черный - со двора и парадный - с улицы.

- Черный вход для кошек? – пошутила Жуковская.

- Нет, мадам, черный вход для заноса дров, угля, выноса помоев, а парадный для приема гостей. Так что, если случится продолжить нашу беседу в моей квартире, то вы войдете через парадный вход.

Жуковская со счету сбилась бы, если бы ей в голову пришла мысль подсчитать, сколько раз в последующем она переступала порог этого входа.

Копеков не был для нее идеалом мужчины, знавала и получше, но, как говорят: «На безрыбье и рак рыба». Ее надежды на любовные отношения с Кузнецовым не оправдались. Чем больше она пыталась к нему приблизиться, тем больше он от нее отдалялся. Даже совместная причастность к судьбе Пахомова их не сблизила. Это вызвало чувство уязвленного самолюбия. Но она не знала истинной причины сдержанности Кузнецова, и не могла знать, ибо хранил он эту тайну в собственной душе за семью печатями.

Первое мая – праздник всех трудящихся, а в Евпатории еще и начало купального сезона. Начистив до блеска ременную бляху и тщательно отгладив клеш, краснофлотец Михаил Кузнецов, шофер из автороты, отправился в увольнение. Цель – поваляться на пляже, а потом пойти в курзал-парк на танцплощадку.

Курортники еще не понаехали, поэтому на танцах в основном местные. Среди них матросики с аэродрома, случаются молодые командиры, но они чаще всего с дамами. Если девке как-то удалось заполучить военного с кубарями, то держится за него, что та пиявка. Поэтому, пока не понаехали толстосумы из столицы или шахтеры с Донбасса, у краснофлотцев есть возможность выбирать.

Кузнецов и выбрал. На другой стороне площадки, под самой оркестровой раковиной, стояли две подружки, живо что-то обсуждавшие. Одна из них и приглянулась: стройная фигура, пышная копна русых волос. Как только прозвучали первые аккорды фокстрота «Рио-Рита», он, не мешкая, направился к ней. Боковым зрением заметил, что на перехват движется другой краснофлотец. Видимо, из авиаполка, так как не был ему знаком. Ускорил шаг и первым подошел к девушкам.

- Разрешите? – сказал он, протягивая руку своей избраннице.

Девушка, видя, что к ним идет еще один матросик, гораздо симпатичнее первого, не торопится принять приглашение. Михаил так и стоит с протянутой рукой. Подошедший деликатно приглашает другую даму. Во время танца познакомились. Девушку Михаила звали Татьяной. Разглядывая ее, матрос понял, что не ошибся: она так же хороша вблизи, как и издали.

Приезжий на лето джаз-банд старается: мелодия взбадривает почище военного марша. Михаил энергично вышагивает, Татьяна порой не успевает за ним. Он понял, что кому-то из них медведь наступил на ухо. Сбавил темп, но поздно: одна из труб протяжно взвизгнула, и на площадке стало тихо. Какое-то мгновение они смотрели – лицо к лицу, девушка виновато улыбнулась, он же элегантно поблагодарил ее за танец. На прежнем месте их уже ждала другая пара. Подругу Татьяны звали Аней, а ее партнера - Леня Шуткин.

Девчата жили в соседних домах на Трудовой улице. Проводив барышень, матросы пошли на аэродром. По дороге разобрались, что на аэродроме не раз виделись нос к носу. Виделись, когда Миша подъезжал на бензозаправщике (БЗ) к самолету Шуткина, выходил из машины, заземлял ее, лез снова в кабину. Оттуда ждал отмашки, чтобы включить насос перекачки топлива. Заправив самолет, укладывал шланг в держатели и ехал к другому самолету.

Теперь же, после заправки самолета, Миша не сразу отъезжал от Шуткина. Они делились новостями, обсуждали возможности ближайшего увольнения. Если кому не удавалось вырваться в увольнение, тот передавал привет девчатам, а развлекать их приходилось «счастливчику». Лёне это давалось легче – он знал много стихотворений не из школьной программы. Когда он продекламировал поэму «Авиамеханик», начинающуюся словами:

«Нет, я не Пушкин, я другой
Еще неведомый избранник,
По штатной должности механик,
Но с поэтической душой»,

то девушки долго добивались признания в авторстве, но тот отнекивался.
Вскоре Таня поняла, что ей по сердцу Леня Шуткин, а не Миша Кузнецов. Узнав об этом, Аня некоторое время ходила обиженной, но когда заметила, как оживает Шуткин при виде Тани, поняла - ей парня не удержать. Под разными предлогами стала пропускать свидания. Они встречались втроем, пока Миша не понял, что и он лишний. Он уступил, продолжая любить Таню.

В 1935 году они демобилизовались, но остались работать тут же на аэродроме. Шуткин женился на Тане, сдал на шоферские права и стал работать в УВСР с Кузнецовым на одной машине.

Кузнецов замечал неравнодушие к нему Жуковской, но ответить ей тем же не мог. По сравнению с лучезарной Татьяной, она виделась ему керосиновой лампой с закопченным стеклом. К счастью Кузнецова, Жуковская не догадывалась о столь кошмарном сравнении.

Конец рабочего дня. Конторка забита людьми: пересменка. Жуковская видит Смолина. Он встревожен, знаками приглашает выйти к нему во двор, но она не может этого сделать. Постина вызвали в управление, и ей приходится отдуваться за двоих. Но она все же нашла минутку для Смолина. Тот, схватив ее за руку, молча повел к боксу, где, как она видела, стояла его бывшая полуторка. Каргин приехал? Почему не зашел в конторку?

У передка машины, что-то обнюхивая, вертелась немецкая овчарка. Увидев людей отошла в сторону и завиляла хвостом.

Собака неохотно выполнила команду. Жуковская спросила:

- Да Каргин прикормил. Как приедет, так она и прибегает. Так вот, смотрите, - сказал Смолин, показывая на фары: правая была разбита. – Еще смотрите, - продолжал он, привлекая ее внимание к бамперу. На нем виднелись пятна крови и остатки плоти.

- Неужели наезд? – только и спросила Жуковская.

- А то ж, - подтвердил Смолин. – Хорошо, если в скотину врезался, а если в человека?

- Видно, убёг. Заехал и сидит молча в кабинке. Я спрашиваю, он - молчит. Подошел к машине и увидел все это. Тогда побежал за начальником или за вами, а Каргин вот и сбёг.

Смолин заглянул в кабину, дверца которой осталась распахнутой.

Несколько дней спустя в «Коллективисте» можно было прочитать такую информацию:

«ШОФЕР-САДИСТ.
По тропинке у шоссе, ведущего от Сасык-Сивашских соляных промыслов в город, шли две женщины. Шофер одной строительной организации А. Каргин, проезжая с грузом, узнал в идущих - свою бывшую жену Кл. Каргину и ее мать П. Потапкину. Каргин развил большую скорость (до 50 км/час), свернул с шоссе и направил машину на свою бывшую жену. Потапкина задавлена насмерть, а Каргина в тяжелом состоянии доставлена в больницу. Ведется следствие».

Внутреннее дознание установило: в районе наезда Каргин не должен был находиться, у него было другое задание. Но, сговорившись с начальником расфасовочного цеха «Главсоли» (Ф. Карбузь), он за наличные деньги взялся перевозить в цех соль. Этот факт был подтвержден наличием остатков соли в кузове машины Каргина и признанием Карбузя. Самого преступника допросить не удалось, он скрылся в неизвестном направлении.

Из-за отсутствия виновника случившегося и не дожидаясь, пока его найдут, прокуратура поставила вопрос о снятии с должности его непосредственного начальника – Постина. У руководства и парторганизации УВСР было другое мнение. Они ограничились вынесением выговора, посчитав, что на большее вина начальника гаража не тянет. Прокуратура, не согласившись, обратилась в райком партии. Неизвестно, как райком решил бы спор, если бы не война с Германией….

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДИКТАТ ВОЙНЫ

ГЛАВА I

Уже два дня идет война. Молодежь рвется на фронт, мешая военкомату вести мобилизационную работу. По Указу Президиума ВС СССР от 22 июня 1941 г. мобилизации подлежали военнообязанные, родившиеся с 1905 по 1918 годы. Это потом под призыв попали юноши 17 лет, а пока таким отказывают, советуя подрасти.

24 июня в центральной прессе были опубликованы первые сводки Главного командования Красной армии. Вряд ли еще когда-либо какой другой газетный материал читался с таким волнением.

В числе волнующихся была и Жуковская. Только интерес ее был другого порядка. Развернула только что принесенную в гараж «Правду», бегло прочла сводку за первый день боев и тут же углубилась в текст от 23 июня.

Вот тут, кроме обычных преувеличений собственных успехов, свойственных любой воюющей стороне, она уловила тщательно скрываемые неудачи Красной армии.

Все пункты ведения боевых действий располагались на советской территории. Отсюда следует, что инициатива в руках немецкой армии, что лозунг (как там?) «…малой кровью, могучим ударом», оказался фикцией. Она отодвинула от себя газету и, криво улыбнувшись, посмотрела на плакат, прибитый к стене ею самой, еще задолго до войны. На нем на фоне ухоженных обширных полей, устремив взгляд вдаль, красовался товарищ Сталин с плащом через руку.

В конторку поспешно вошел Постин. Увидев на ее столе свежую газету, не останавливаясь, спросил:

- Меня срочно вызывают в военкомат, - сообщил он уже из кабинета, - вот забежал за мобпланом.

Хлопнула дверца сейфа, и начальник, задержавшись на пороге, будто жалуясь, проронил:

- Не знаю, кто останется, стригут под гребенку. Лухнев предлагает мне самому садиться за руль.

- На то и война, - ответила Жуковская без намека на сочувствие, на которое, как ей показалось, Постин рассчитывал.

- Что вы зарядили: «война, война»? Будто, кроме вас, это никому не известно! – вспылил Постин.

Ей не хотелось портить себе хорошее настроение, поэтому миролюбиво спросила:

- Если вам это известно, то почему возмущаетесь предложением Лухнева?

- Ничего вы не понимаете! – выкрикнул начальник уже из-за двери.

- Ошибаешься, Наум, - сказала вслед, догадываясь, что он это не услышит.

Она хорошо понимает почему евреи стали такими нервными. Советская пропаганда так преуспела в нагнетании страха перед зверствами немецкой армии, что они струхнули не на шутку. Люди узнали о Варшавском гетто, о множестве концлагерей, в которых, как на конвейере, убивают евреев.

Первый месяц войны прошел как один день. За это время, по наблюдениям Жуковской, у народа несколько поубавилось энтузиазма. Хотя местная газета старалась доказать обратное. Вот кооператоры отдают свою прибыль в Фонд обороны, а граждане, у которых еще не до конца выгребли золотые монеты царской чеканки, сами сдают их в госбанк. Школьники собирают металлолом, чтобы на вырученные деньги купить подарки для героических бойцов Красной армии. «Героических», - с сарказмом произносит Жуковская.

Что немецкая армия захватит Крым, ни у кого не вызывало сомнения. Единственно, о чем можно спорить – о сроках. Да и кто спорит? Вермахт еще где, а город уже готов к драпу. Показали пример семьи партийных и государственных чиновников. Видимо, городским шишкам больше, чем простым смертным, известно что их ожидает в ближайшем будущем, если останутся.

На Евпаторийском аэродроме дислоцируется усиленный бомбардировщиками истребительный авиационный полк. Истребители пока без дела. Разве что барражируют в пустом небе, да и то редко: экономят бензин и моторесурс. Бомбардировщики летают на задания и несут потери. Еще месяц таких полетов и от эскадрильи ничего не останется.

Леня Шуткин был мобилизован в первые дни войны и остался служить здесь же, на аэродроме. Теперь он - механик самолетного цеха САМ-20 (стационарная авиамастерская). На площадке САМа яблоку негде упасть – вся заставлена требующими ремонта самолетами. Работы так много, что не только домой, к другу в гараж на минуту не вырвешься.

В указанные сроки летно-испытательной станции (ЛИС) были сданы два ТБ-3 с подвешенными под каждым крылом истребителями. Первый бомбардировщик взлетел, ушел в зону, произошла отстыковка истребителей от самолета-матки. Взлетел один самолет, сели три. Так же благополучно взлетела и села вторая троица.

Этот необычный эксперимент наблюдали все, кто в это время был на службе и мог, не вызывая гнева начальства поглазеть на новинку. Среди них была и Жуковская. Она не понимала, с какой целью подвесили «ястребков» (так на аэродроме звали И-16) (самолеты И-16 имели прозвище "Ишачок" - М.Б.) под крылья летающих мастодонтов. Прислушивалась к пересудам, но главный вопрос: зачем к самолету вместо бомб вешают черти что так и остался неразгаданным.

Она не знала, что этой же ночью истребители снова были подвешены под крылья бомбардировщиков. С рассветом два ТБ-3, натужно ревя, взлетели и взяли курс на румынский порт Констанцу. В последующие трое суток потерь в бомбардировочном полку не было, но на четвертый день был совершен первый налет немецкой авиации на сам аэродром.

Август. Середина дня. Со стороны моря над Свято-Николаевским собором спокойно пролетают три «Юнкерса». С земли видны кресты на крыльях, слышен характерный прерывистый гул моторов. Направление - аэродром. Взрывы. Самолеты возвращаются тем же курсом. Их сопровождают сигналы воздушной тревоги и бесполезные выстрелы зенитных орудий.
Бомбы упали в стороне от гаража УВСР, поэтому у Жуковской была возможность вживую наблюдать за феерией, исполненной немецкими летчиками.

С этого дня бомбежки стали регулярными. Теперь наблюдение за воздухом было более тщательным, а зенитный огонь настолько плотным, что летчикам редко удавалось прицельно сбросить бомбы. Падали они и неподалеку от гаража, что заставляло диспетчера прятаться в вырытые рядом окопы, называемые щелями.

Жуковская пришла с работы изрядно уставшая. Хотелось побыстрее лечь в постель. После того, как Постин, оставаясь начальником гаража, сел за руль, на ее плечи взвалились дополнительные обязанности. Спасало лишь то, что машин и шоферов стало меньше, а строители, занимающиеся маскировкой объектов, значительно сократили перевозки. Но и тут отдыхать не приходилось: сотрудников управления УВСР часто использовали как подсобных рабочих. Сегодня, например, из штабеля к самолетам катали бомбы.

Колпик постучал и, войдя в комнату, сообщил, что Елену Александровну спрашивал молодой человек.

- Мамочка, у тебя знакомые в музее? – поинтересовалась Зоя, услышав сообщение дяди Миши.

- Это какая-то ошибка, - ответила мать и, обращаясь к Колпику, спросила:

- Как это понимать? Сказал, что из музея, и ушел?

- Да нет. Он спросил у меня, сколько времени. Я собрался было идти в дом, чтобы посмотреть на ходики, как увидел у него на руке «Кировские». Он сказал, что его часы барахлят. Так оно и было. На наших 7 часов, а на его, он показал мне, только половина седьмого. Я наши ходики утром ставил по радио.

- Ты не путаешь? На его часах действительно было половина седьмого? - спросила Жуковская, невольно посмотрев на стену: стрелки часов показывали половину восьмого.

- Правда. Еще этот чудак спросил, люблю ли я купаться в городском сквере?

- Ела, ела, - поспешно ответила дочь, боясь, что мать опять посадит ее за стол.

Жуковская подошла к плите, застеленной на лето клеенкой, заглянула в казанок. На дне осталось всего несколько ложек гречневой каши. Зоя не обманула – ела. Разжигать примус нет времени. Доедала кашу прямо из котелка. Через час она должна быть в сквере имени Караева. По предварительной договоренности с Клаусом время встречи назначается через два часа от времени названного вызывающим.

С Клаусом был мужчина деревенской наружности. Разгар жаркого лета, а он в каком-то зипуне и в сапогах, смазанных дегтем. Присутствие постороннего обусловило сухость встречи. Они только кивнули друг другу. Клаус сказал:

- Здравствуйте, Елена Александровна, - Произнес тот, протягивая руку.
На какое-то мгновение она задержала свою руку, и это было замечено Рыжовым.

- Вас что-то смутило? – спросил он. - Хотя ничего удивительного. Вот мои полномочия.

Рыжов достал из внутреннего кармана зипуна монету и протянул ей. Это был серебряный полтинник 1924 года выпуска с предусмотренным изъяном. Она вернула монету со словами:

- У меня вопрос: вы знали, что на местном аэродроме готовится секретная акция? Речь идет о подвеске истребителей под крылья бомбардировщиков.

- Я видела, как облетывали этот комплекс, но не знала, в чем смысл его. Была бы у меня связь, я не преминула сообщить об этой новации в центр.

- И правильно бы сделали. Там специалисты быстро бы решили этот ребус, а так одни неприятности.

- Вашей вины здесь нет, успокойтесь. Во избежание потерь при бомбёжке Плоешти или Констанцы, русские пошли на хитрость. Бомбардировщики при подлете к объекту отстыковывают истребители и те беспрепятственно совершают бомбежку.

- Наши ПВО знают, что русские истребители не способны долететь и вернуться обратно ни с одного их аэродрома, поэтому на легкие самолеты не реагируют. Подлетают русские истребители, допустим, к Констанце, их видят наши «Мессершмитты», но, зная, что чужих истребителей здесь не может быть пролетают мимо. А те, выбрав цель, в пике сбрасывают бомбы, а их у каждого по двести килограммов, и спокойно уходят в сторону моря.

За счет точности ударов наши потери от этих налетов оказались весьма чувствительными. Начальство предъявило Абверу счет: где только ни понатыкали агентов, а результат? Тогда вспомнили, что как раз в Евпатории, откуда и вылетали те самолеты, у агентуры нет связи с центром. Теперь у вас связь будет.

- Буду стараться, но сейчас на работе все так неопределенно….

- Часто посылают засыпать воронки от бомб или катать бомбы. Хорошо, если в рабочее время.

- Конечно, с этим приходится считаться, но в связи с комендантским часом назначать встречи на более позднее время, чем 20 часов, мы не рекомендуем.

- Тогда так. Наш человек будет приходить на это место каждый день в оговоренное время, пока не встретитесь. А дальше сами установите регламент работы. Он спросит: «Товарищ, вы не видели пробегающими здесь мальчика и девочку?» Ваш ответ: «Пробегали, но только мальчики». У него будут инструкции, вы с ним обсудите способы наилучшего их исполнения. Вы старшая.

- Здесь все необходимые материалы для шифровальной работы. Для переписки ваше имя Тесей, центр – Ромул.

- У меня нет возможности принимать радиотелеграммы, - сообщила Жуковская.

- Это будет делать радист. Он к шифрам не допущен, поэтому шифровка и расшифровка ляжет на ваши плечи. Кстати, в этом свертке вы найдете несколько чистых бланков ночных пропусков с печатями. Пользуйтесь ими в крайнем случае. Есть сведение, что русские скоро изменят форму бланка. Если нет вопросов, то расскажите все, что знаете.

Информируя о положении дел на аэродроме, Жуковская не преминула высказать свои соображения о складе ГСМ. Его заполняли горючим в течение многих месяцев. Начали до войны, возят и сейчас. Его уничтожение значительно уменьшит активность вражеской авиации.

- Согласен, - сказал Рыжов. – Подготовьте телеграмму, не забудьте указать ориентиры склада.

- В том-то и беда, что с воздуха не за что будет зацепиться. И это не все. Мне говорили, что бомбами его не разрушить. Само бензохранилище разбито на секции, между ними метровые железобетонные брандмауэры.

- Сообщите все это в телеграмме, а там уже решат, что с этим делать. Если учесть, что у противника возможности восполнения потери горючего весьма ограничены, то мысль уничтожить хранилище весьма дельная. Не забудьте раскрыть схему наземной охраны аэродрома. Что еще?

- В районе Красной горки, недалеко от железнодорожного вокзала, жители города под руководством городских властей копают противотанковые рвы.

- Эту пустую работу уже зафиксировала наша воздушная разведка, расположение рвов занесено на армейские карты. Что еще?

Жуковская рассказала о заготовленных ею списках советских активистов, но выразила сомнение в их ценности: в городе проводится эвакуация. В первую очередь уезжают именно те, кто будет входить в круг интересов полиции безопасности.

- Не беда, все не убегут, - возразил Рыжов. – Скоро перекроем Перекоп. Останется Керчь. Там поработают ребята рейхсмаршала Геринга, и охотников уехать поубавится. Ну, будем прощаться? Сколько времени, Клаус?

- Если на ваших часах 22, то на самом деле уже 22 с половиной?

- Разве вы не догадались, Елена Александровна, что отставание часов было подстроено, чтобы ускорить нашу встречу?

- Но вы могли забыть перевести стрелки. Теперь, вижу, зря взволновалась. За это вам, Клаус, мое частное поручение. Примите?

- Нужно сделать так, чтобы Рувим Яковлевич Шпект не смог эвакуироваться из Крыма, если, конечно, уже не уехал.

- Нет, на месте. У него какие-то неприятности с прокуратурой.

- Его не могут арестовать и вывезти в Симферополь?

- Тогда попрошу, сразу в день прихода вермахта в Ак-Шейх арестовать его и при первой возможности этапировать в Евпаторию. Заодно и дочь его.

- Вам «своих» евреев будет мало, что и «моих» решили прихватить?

- Шпект мне настолько отвратителен, что я поклялась именно с него начать свой отсчет уничтоженных евреев.

Почти всю ночь Жуковская готовила телеграмму, в которой мотивировала необходимость уничтожения склада ГСМ на аэродроме.

В назначенное время она прогуливается возле той скамейки, где должна состояться встреча с агентом-связистом. Это уголок сквера между улицей Революции и Клубным переулком. Видимо, скамейку затащили сюда любители укромных свиданий. С наступлением темноты сюда может зайти парочка и ей, третьей лишней, придется испариться. Что-то ее «кавалер» запаздывает. Вот в ее направлении, опираясь на палку, с трудом передвигая ноги, идет старик. Он присел на скамейку и, отдышавшись, спрашивает неожиданно звонким голосом:

- Товарищ, вы не видели пробегающими здесь мальчика и девочку?

Жуковская вздрогнула. Не ожидала от старика этого вопроса. И откуда у такой немощи молодой голос? Несколько замешкавшись, ответила:

- Здравствуйте, Елена Александровна, - сказал «старик» почти весело, снимая с себя очки с синими стеклами.

Что-то знакомое показалось ей в его лице: убрать бы эту бороденку и усы.

- Вы не ошиблись, Елена Александровна. Перед вами действительно Анатолий Федорович Каргин собственной персоной.

Внезапно всплыло давно забытое чувство неприязни к этому человеку. Первым порывом было представить эту встречу случайным совпадением обстоятельств и немедленно - прочь от этого оборотня, но он, как бы предвидя такой поворот, сказал:

- Иван Васильевич Рыжов, когда я вчера поздно вечером уведомил его о нашем прежнем знакомстве, попросил передать вам его просьбу: не смущаться и принять меня как коллегу.

- У тебя не было возможности поговорить с ним раньше?

- Не было, в тот вечер мы с ним первый раз встретились.

- Как это тебя, такого идейного, к нам занесло?

- Нет уж, извините, идейным я никогда не был, а комсомол - просто дань моде.

- История настолько банальная, что и рассказывать нечего.

Каргин до этого держал очки в руках, теперь водрузил на место и, уставившись сквозь них куда-то вдаль, собирался с мыслями. Она недовольно велела:

- Начну с того, что после известного вам случая с наездом…

- С преднамеренным убийством, - поправила Жуковская.

- Пусть будет так. Тогда я бежал из Крыма на Украину. Там познакомился с таким же беглецом, как сам. Только он бежал с другой стороны, из Галиции. Тут началась война. Появились беженцы, и мы влились в их ряды. Но пробирались не на восток, а на запад, во Львов. В Бродах нас прихватил немецкий патруль. В комендатуре я рассказал о себе всё, в том числе, что был комсомольцем. Несколько раз пришлось это пересказывать, пока не предложили работать на них. Я согласился и попал на ускоренные курсы радистов. По 12 часов не снимал наушники, спали очень мало.

- Прекрати плакаться! Дальше, - прервала его Жуковская.

- А дальше меня как крымчанина направили сюда. Помогли создать образ старика. Как, по-вашему, хорошо получилось?

Каргин не ожидал такой безапелляционной оценки. Обиженно спросил:

- Да что тут объяснять? Взять хотя бы очки, заставят снять, посмотрят в глаза и увидят не стариковский тусклый взгляд, а молодой, светлый. Согласен?

- Я учту это замечание, Елена Александровна. Буду щуриться. Есть и другие?

- И не одно. Отрастил бороду и, думаешь, уже старик? А в бороде ни одной седой волосинки! Пойдем дальше. Твоим голосом впору лозунги выкрикивать, да и зубы, как я заметила, пока все на месте.

- Нет, почему. Походка хорошо поставлена, но ее недостаточно, чтобы ввести органы в заблуждение.

- Что же делать? – спросил Каргин, и его взгляд растерянно «забегал».

И тут Жуковская поверила ему. Поверила, что не «засланец», а субъект, занявшийся не своим делом. Хотя погоняли бы его с годик, как ее когда-то, возможно, что-то получилось бы. Она строго сказала:

- Главное, не раскисать и не болтаться по улицам. Упаси бог пойти в кино, там можешь попасть под облаву. Избегай новых знакомств. Как у тебя с документам, с бытовыми условиями?

- Хозяин близок к торговле, поэтому с продуктами проблем не будет.

- Возле озера Мойнаки, в бараке для работников грязелечебницы. Я уже присмотрел в парке место для радиопередач.

Жуковская передала Каргину текст зашифрованной телеграммы и, прежде чем разойтись, они договорились о последующих встречах.

Уже через неделю она рассматривала какие-то странные аппараты неизвестного ей предназначения. Кто-то оставил их за воротами во дворе Колпика. Холщовую сумку обнаружил хозяин. Рассмотрел содержимое и понял, что эти забавы предназначены не ему. Сказал о находке квартирантке. Та попросила принести все вместе с торбой. И вот эти «штучки» перед ней на столе. Их две. Выкрашены добротной серой краской. У одного прибора какой-то смешной хобот, у другого удлиненный носик. На каждом корпусе по кнопке и цифры: I и II. На одну пипочку нажала. Комнату пронзил четкий синий луч. Второй прибор выдал яркий белый свет. Фонари. Кто их принес и зачем?

Ответы на эти вопросы она получила расшифровав телеграмму оттуда. «Тесею. Благодарим за обстоятельный доклад о состоянии дел на вверенном вам участке. Ваши соображения, касающиеся объекта, анализировались специалистами. С целью обеспечения ориентировки вам посланы два предмета. Номер I установите на чердаке известного вам помещения и направьте максимально близко в сторону левого края объекта, но не в него. Ввод в действие в последнюю минуту вашего пребывания в помещении перед акцией. Номер II рекомендуется использовать за пределами территории, но в прямой видимости от левого же края объекта, возможно, на русском кладбище. Время ввода в действие расчетное. Исходные данные получите дополнительно. Приготовьтесь к интенсивной работе на следующей неделе. Да хранит вас Бог! Ромул».

Жуковской не представляло труда догадаться, что в подготовке операции принимает участие Мазур. Иначе кто бы мог, не бывая на месте, дать такие четкие указания?

В связи с участившимися бомбежками Евпаторийского аэродрома командование авиации Черноморского флота приказало передислоцировать САМ-20 в Севастополь. Здесь потенциал мастерских будет использоваться более интенсивно, а на случай эвакуации у Севастополя большие возможности, чем у Евпатории.

Узнав о переводе САМа, Шуткин забеспокоился: ему предстояло оставить семью под постоянной угрозой быть разбомбленными, а если Крым захватят немцы, то обречь и на зверства. В его положении многое не сделаешь, но отправить семью в деревню, где, по крайней мере, нет бомбежек, он сможет. Переговорив с Кузнецовым и, отпросившись у начальника цеха, как был в комбинезоне, побежал домой, чтобы помочь собраться. У калитки его ждал Кузнецов.

- Ты уже здесь? – удивился запыхавшийся Шуткин.

- Если бы смог, то прямо сейчас. Завтра мы уже будем в Севастополе.

- Итого пятьдесят. Успею. Жуковская приказала, чтобы к 18 часам машина была в гараже. Открывай ворота.

Татьяна уже сидела на узлах. Их три. Один – постель, другой, поменьше, - одежда своя и детей, третий – посуда. Когда погрузились, Шуткин спросил Кузнецова:

- Миша, ты, как вижу, эвакуироваться не собираешься?

- Тогда выполни мою просьбу. Присмотри за моими. А уляжется в городе, привези обратно.

- Будь спокоен. Я их в беде не оставлю. Буду помогать, как смогу.

Перед самым отъездом из дома, Шуткин отозвал в сторону Кузнецова, дыша в ухо, прошептал:

- Миша, если со мной что случится, женись на Татьяне. Поверь, она хорошая жена. И дети хорошие. Женишься?

- Живи, Леня. Ведь ты не в пехоте, в атаку бегать не будешь.

Они обнялись. Шуткин сам сел за руль, с ним рядом детишки. Кузнецов с Татьяной в кузове. У аэродрома Леня Шуткин вышел из кабины, расцеловал детей, махнул рукой Татьяне и, не оглядываясь, прошел через проходную. Татьяна с высоты кузова видела как Лёня, ссутулившись, шел к мастерским. Больше она его не видела. Старшина Леонид Шуткин погиб под бомбежкой 15 декабря 1942 года на авиационной базе Лазаревское, что под Сочи.

ГЛАВА II

Сентябрь. В старом скрипучем вагоне поезда Евпатория-Симферополь, едут два мальчика лет по четырнадцати. Рядом на скамье матерчатая сумка. Оба, как братья, в брюках из блестящей черной ткани, называвшейся «чертовой кожей», косоворотках из серого сатина. Тот, что поплотнее, брюнет, его звали Толя, по кличке - Туйчик. Другой повыше ростом Костя, по прозвищу Рыжий Кот. Он действительно был рыжим, но называть его просто рыжим значило оскорбить, и виновный мог нарваться на быстрый кулак. Обычно Костю звали просто - «Кот».

Они слушают голоса, раздающиеся за вагонной перегородкой. Если до войны разговор шел обычно вокруг хлеба насущного, то сейчас - о событиях на фронтах. Голос мужчины:

- А я убежден, что фашистам скоро туго придется. Фактор внезапности исчерпал себя. А тут, гляди, и немецкий пролетариат скажет свое слово. Что же касается Перекопа, то немцам его не взять.

- Дай-то Бог, - со вздохом откликнулась женщина.

- Вы сомневаетесь? – удивился мужчина. - Да будет вам известно, что под Перекоп бросили моряков полковника Орлова, а это вам не пехота!

- Не скажите. Крым - лакомый кусочек. Моряки Орлова отобьют у них аппетит! Подавятся!

Ребятам наскучил этот разговор, и они затеяли возню. С головы Кости слетела тюбетейка и упала на пол, где уже валялась затоптанная синяя кепка Толи. Аккуратные стрижки «под бокс» были взлохмачены, одежда в пыли. Ребят остановил недовольный возглас мужчины, который знал, где воюют моряки полковника Орлова.

Запыхавшиеся, они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Им было радостно чувствовать силу в своих тощих телах. Еще смешнее стало от вида грязной одежды и серых потеков на лицах. Бурное веселье прервал тот же голос. Они затихли.

- Кот, - шепнул Толя, показывая на торбу, - убери от меня подальше твое кулинарное оружие, а то я за себя не отвечаю.

В ответ на недоуменный взгляд Кости пояснил:

- Когда боролись, она все под морду мне лезла, и я умирал от ее запаха.

На удивление сумка, в которой была вертута, не свалилась на пол, а как положили на скамью, возле окна, так и лежала. Костя молча отправил ее на верхнюю полку. Зачем тревожить слюнные железы друга, если не можешь успокоить их добрым куском вкусной еды. Она предназначалась отцу Кости, Владимиру Александровичу, к которому и едут.

Накануне мать Кости, Наталья Михайловна, получила от отца записку: его часть отправляется на фронт, он просит приехать проститься. Ее же со службы не отпустили: проводы на фронт уже состоялись у военкомата.
Мама предложила Косте ехать одному. Тогда он и позвал с собой Толю.
А Наталья Михайловна не поспала ночь и изжарила вертуту. Она готовится из слоеного теста, в которое закладывают молотое поджаренное мясо. Потом все это сворачивают в трубку и спиралью скручивают на сковородке. Отсюда и название.

Открыли окно, и в него ударил соленый ветер с лимана. Поезд выползал из города. Справа Пересыпь, где в маленьких домиках живут рыбаки, а слева лиманы, кладбище и аэродром. Вся поверхность лимана изрыта бомбовыми воронками. Они залиты мутной лиманной водой и похожи на кратеры потухших вулканов. Это следы неумелых действий немецких летчиков.

- Тоже мне бомбёры, - процедил сквозь зубы Толя.

Вдалеке, в степи, на самой границе аэродрома, обозначенной низким забором из колючей проволоки, черным крестом распластался сбитый зенитчиками немецкий «Юнкерс».

Поезд прибавил скорость и уже мчался мимо «Сольпрома», обозначенного длинными буртами соли, добытой из лимана. За невысокими глинистыми увалами начиналась степь. Сюда школьники приходили вылавливать сусликов. От их усердия зависело, быть стране с хлебом или нет.
Сейчас на лиманах и возле убогих домишек ни одной живой души. На свободной от воды земле густым ковром пластается лиловая солянка. Раньше ее вытаптывали, а теперь только узкие серые тропинки нет-нет, да рассекут ее. С высоты вагонного окна это серо-лиловое чудо несет в себе какую-то космическую загадочность. Было бы неудивительно увидеть там Аэлиту и Лосева.

Рассыпая из трубы мелкие звездочки искр, кутающихся то в черный, то в белый дым, поезд уходил все дальше и дальше. Вот мелькнули грязно-белыми пятнами солончаки и открылась желтая от высохшей травы степь. Невдалеке от железнодорожного пути несколько разрушенных саманных домиков. Будка стрелочника, сложенная из камня-ракушечника, словно завороженная, стоит целехонька, но без дверей и окон. Среди развалин торчит одинокое дерево. Под ним сидит черная, но с желтым животом овчарка.

- Смотри, не уходит! Какая преданная, - сказал Костя.

Толя вынул из кармана сплюснутый кусок хлеба и бросил под откос.

- Чего хлебом разбрасываешься? - сердито спросил Костя.

- Шла бы куда, - продолжал беспокоиться Костя.

Вдруг собака вскочила и, повернувшись в сторону развалин, завиляла хвостом. Поезд уходил, и они не смогли увидеть, кому радовалась собака. Зато заметили на шоссе мчавшуюся в сторону Евпатории черную легковую машину.

На подходе к станции вагон задергался на стрелках и, наконец, стал. На крашеном здании вокзала прочли короткое слово «Саки».

В записке отец сообщал, что его часть располагается в парке. Не заходя в главные ворота, нужно было пройти вдоль правой стороны забора. Ребята с интересом осматривались: маленькие домишки. Куры что-то ищут в каменистой земле, неподвижные овцы стоят в тени заборов. В Евпатории такое можно увидеть только на Слободке, а тут прямо на центральной улице.

Открывшийся перед ними парк был иным миром. Среди серой ухабистой земли, на которой и тени, что от забора, неожиданно возникло зеленое чудо. Невысокая стена не могла закрыть исполинских деревьев. Вошли в распахнутые ворота и пахнуло свежестью. Толя предложил пойти парком и поискать лебединый пруд, но Костя не согласился. Записка отца предписывала идти снаружи по правой стороне забора до первого пролома. Что ж, Костя прав: сначала дело, а потом все остальное. Вскоре увидели высокого военного, и Костя, размахивая торбой, побежал ему навстречу. Они обнялись.

- С работы ее не отпустили, - сказал Костя и, подавая котомку, добавил: - Это тебе.

Владимир Александрович дернул за шнурок, и узел развязался.

- Это вертута, - объяснил Костя, - мама ночью ее делала.

- Молодец у нас мама! - бодро сказал отец и, показывая на пролом, спросил: - Через заборы не разучились лазить? Тогда вперед!

Несколько шагов и они вышли на небольшую полянку, окруженную кустами.

- Располагайтесь, - сказал отец, кладя котомку на траву, - а я сейчас.

- Папа, - окликнул Костя, - а мы сможем лебедей посмотреть?

- Улетели ваши лебеди, - ответил тот. - После войны посмотрите.

Он вернулся с огромным медным чайником и тремя алюминиевыми кружками, нанизанными на один палец. Ребята кинулись помогать. Он отдал им чайник и кружки, а сам вынул из кармана газету и расстелил на земле.

Он развернул пакет из пергаментной бумаги и перед ними предстала чудно пахнущая вертута

- Папа, - твердо сказал Костя, - мы не будем кушать вертуту. Мама ее для тебя сделала.

- Да, да, - поддержал его Толя, - у нас есть своя еда.

Под рыжими усами мелькнула усмешка, сощуренные глаза с пониманием посмотрели на ребят.

- Делиться, друзья, не будем, - сказал отец-лейтенант, - предлагаю сложить вместе всю нашу еду. Возражений нет?

Ответом было недовольное сопение, под аккомпанемент которого мальчики извлекали из карманов нехитрый харч. Костя достал завернутый в тряпицу бутерброд из двух кусков серого хлеба, смазанных смальцем и кулечек сахарной пудры. Толя вынул один кусок хлеба (другой был брошен собаке) и комка рафинированного сахара. Рядом со скудным мальчишеским паем, румяная вертута выглядела невестой. Отец, не обращая внимание на недовольные возгласы ребят, поломал вертуту и протянул каждому по куску. Пришлось брать.

Вода в чайнике была уже с заваркой и очень горячей. Алюминиевые кружки сразу нагрелись и жгли пальцы. Костя поставил свою посудину на газету и сердито на нее смотрел, а Толя, обхватив кружку кепкой, усердно дул на кипяток.

- Что, интеллигенция, - шутливо подковырнул Владимир Александрович, - или вам блюдечки подать?

Мальчики, обжигаясь, молча пили чай. Вертуту откусывали маленькими кусочками, стараясь не обделить отца, но их куски словно испарялись вместе с паром из кружек. Отец же подкладывал им новые.

Тут он посмотрел на часы, возвышающиеся над манжетой гимнастерки, и сказал:

- У меня есть еще 20 минут. Отдохните - и в путь.

Ребята с удовольствием разлеглись на траве, ощущая приятную сытость в животе. Отец завернул остатки вертуты и хлеба в промасленную бумагу и положил в котомку.

- По дороге проголодаетесь, съедите, - сказал он.

На прощанье Владимир Александрович обнял Толю, а потом прижал к себе сына. Поглаживая ему голову, говорил:

- Слушай маму, Костя. Скажи ей, что мы завтра на Перекоп отправляемся. Будем держаться, сколько сил хватит. Ляжем костьми, а немцев не пустим. Теперь пойдемте, провожу вас.

Снова перелезли через пролом, но не так резво, как в первый раз. Владимир Александрович показал направление.

- По этой улице выйдете на трассу. Там на попутке и доберетесь до города. Думаю, успеете до бомбежки.

Снова прижал голову Кости к себе и поцеловал в макушку.

На дороге толстым слоем лежала пыль, набитая копытцами овец. Сняв туфли, продолжали путь босиком. Ступни утопали в пыли. Иногда пыль выстреливала столбиками меж пальцев. Перед тем, как завернуть за угол, оглянулись. У забора отца не было.

Вышли на шоссе Симферополь - Евпатория. Склоняющееся к горизонту солнце светило прямо в лицо. Толя натянул кепку и на глаза легла тень. Костю тюбетейка не защищала от солнца, и он шел, зажмурив глаза.

-Спишь, Кот? - спросил Толя для того, чтобы хоть что-то сказать.

- Муля, не нервируй меня, - последовал ответ и стало ясно, что Костя не намерен вести пустые разговоры.

Некоторое время шагали молча, наконец Костя сказал:

- Я считаю, что маме нужно было настоять на работе и приехать самой.

Сзади послышался гул автомобиля. Это была полуторка, оборудованная под бензозаправщик: вместо кузова - цистерна. Толя поднял руку, и машина остановилась. Из окна кабины высунулся краснофлотец.

Машина газанула и скоро стала не видной, а бензиновая гарь все еще щекотала ноздри - она не хотела смешиваться с морской свежестью.
Опять их догнал БЗ и опять водитель брал одного. Они опять отказались. Больше заправщики не останавливали, а других машин на шоссе не было. Короткие сумерки сменились ночью. Ветер совсем стих, море едва слышно шуршало о песчаный берег, за железнодорожной насыпью послышался грустный крик кулика-авдотки. Самыми громкими звуками в ночи было шарканье их туфель по асфальту.

Внезапно в стороне города взметнулось молчаливое пламя и сразу опало. Затем пришли звуки пушечных выстрелов. Это - зенитки.

Далее стрельба пошла вразнобой. Все небо оказалось усыпанным оранжевыми разрывами снарядов. Послышались взрывы бомб. В какой-то момент звуки слились в один сплошной гул. В небо, смахивая звезды, устремились лучи прожекторов. Над головами мальчиков гудели немецкие самолеты. Вслед им стреляли. Вниз сыпался дождь осколков. Они глухо шлепались об асфальт и позвякивали, ударяясь о рельсы. Так не долго и по голове получить.

Разглядели будку стрелочника, мимо которой проезжали днем. Стали под стену, и, укрытые свесом крыши, сразу почувствовали себя в безопасности. Они впервые увидели бомбежку, не закрытую домами. От земли вздымались огненные всполохи, какая-то часть их не опадала. Грохот не смолкал.

И тут, как по волшебству, стало темно. В ушах еще гудело, но на самом деле было тихо. Лучи прожекторов упали, и звезды заняли свои обычные места. В стороне города что-то бесшумно горело. Всматриваясь, пытались установить место, но напрасно - пожар погасили быстрее, чем они смогли определиться.

Перешли железнодорожное полотно, сбежали с насыпи и снова на шоссе, где их опять обдало морской свежестью. Далеко пройти им не удалось, ибо услышали окрик:

Не восприняв команду, они сделали еще пару шагов.

Остановились, тревожно всматриваясь в темноту.

ГЛАВА III

Много раньше, еще днем, по этой же дороге в сторону Евпатории мчалась черная «эмка». Это ее из окна вагона видели ребята и удивлялись скорости ее движения. Но единственный пассажир, разместившийся на заднем сиденье был другого мнения о скорости.

- Жми, Коля, - говорил он водителю, - жми на все педали!

- Всё на пределе, Леонид Михайлович, - отвечал Коля, отодвигаясь, чтобы пассажир видел спидометр. Стрелка замерла на числе 80.

- И это на плохом бензине, товарищ капитан, а был бы хороший, можно и до 90 догнать.

- Можно, но нельзя – подвески не выдержат. Дорога сами видите какая.

Тут водитель заметил, что капитан на спидометр не смотрит. Он и не слушает: уставился в окно и думает. Водитель замолчал и стал внимательнее следить за дорогой.

У капитана Полянского были серьезные основания спешить: время в дороге - потерянное время. Мысленно вернулся в Симферополь, в Крымское отделение госбезопасности. Туда его вызвали для ознакомления с только расшифрованным агентурным донесением. Желтоватый лист с неровно оборванными краями содержал весьма тревожное сообщение: «В ближайшие дни в районе Евпатории будет высажен воздушный десант. Состав и задачи неизвестны. Сигнал для выхода на цель от Демерджи. Веста». Хотел задать вопрос, но был остановлен:

Полянский понимал, что лаконичность сообщения не от пренебрежения к его трудностям, а от сложности работы во вражеском тылу. Когда бы ни наступило это «ближайшее время», ему уже сегодня необходимо принять срочные меры противодействия. Отсюда и спешка.

Уже сейчас можно высказать догадку, что цель десанта - аэродром. Других значимых объектов в городе нет. Но зачем десант? Им мало того, что дважды в сутки бомбят? Чем десант продуктивнее? Продуктивнее настолько, что результат оправдает его вероятную гибель. Ведь и дураку понятно, что никто из них живыми отсюда не выберется.

Итак, цель должна быть важной. Уничтожение техники? Вывести из строя управление? Вряд ли, его можно быстро восстановить. Что еще? Нет, в этой тряске трудно думать. Но мысль продолжала пульсировать. Единственная зацепка: «Сигнал для выхода на цель от Демерджи». Демерджи. За годы работы в Крыму, «клиенты» с такой фамилией ему не попадались. Сомнительно, чтобы это было прямое указание на участника операции, но все равно проверить надо. Пусть в музее и в городском архиве поищут события, связанные с этой фамилией.

Остановились у двухэтажного здания на углу улиц Революции и Приморской. Здесь, деля помещения с милицией, и размещалась его служба.

Началась череда коротких совещаний с постановкой задач и сроков их выполнения. После одного такого совещания, на этот раз с оперативными работниками отдела, Полянский попросил остаться оперуполномоченного особым отделом аэродрома лейтенанта Смирнова.

- Итак, товарищ Смирнов, ты слышал мое сообщение. У тебя было время подумать. Какие соображения?

- После вашего звонка, товарищ капитан, по всему периметру аэродрома было организовано патрулирование, все объекты и техника будут круглосуточно охраняться. Штаб авиаполка переведен в место временной секретной дислокации.

Полянский отодвинул шторку, прикрывавшую карту города. Отдельно был выделен аэродром.

- Разрешите, товарищ капитан, я по своей. У меня здесь последняя разноска.

Лейтенант небрежно бросил на стол лётный планшет с целлулоидной крышкой и раскрыл половинки. Открылась карта аэродрома с нанесенными на ней объектами, расположением самолетов. Полянский перевел взгляд с карты на довольное лицо лейтенанта.

- Кто тебе разрешил выносить эту карту за пределы части?

- Я спешил, товарищ капитан, на ваш вызов, а секретчика на месте не оказалось.

- Я ключи, товарищ капитан, на квартире забыл, сейчас зайду и заберу.

- Закрой свою карту! Смотреть на нее не могу! - вспылил Полянский. – Что это у тебя получается? Шляешься по городу с особо секретной картой, на квартире, где полно чужих людей, оставляешь ключи от служебного сейфа! А ты не счетоводом работаешь. Как ты обеспечишь безопасность аэродрома, если с собственной неряшливостью справиться не можешь!?

Полянский сел за стол и тупым концом карандаша начал стучать по столешнице. Смирнов же стоял, как памятник, не смея переступить с ноги на ногу. Он думал, что чрезмерное усердие выходит ему боком. Спрятал бы карту в стол, там бы и лежала. Зачем было показывать её, невыносную, капитану? Век живи, век учись, Смирнов!

- Так, лейтенант, - заговорил начальник, - хотел отстранить тебя от должности, но передумал. Сейчас не время. Пока работай. И вот еще что. Кроме усиления охраны аэродрома, распорядись образовать пост на Симферопольской дороге.

- Смотри, - сказал он, - вот станция Кара-Тобе, рядом шестой рыбацкий участок. Здесь и выставляй. Задача: контролировать не только дорогу, но и лиманы в пределах поста. Цель: перехват десанта. О любых изменениях обстановки, докладывать по телефону мне немедленно. Вопросы?

- У меня людей нет, товарищ капитан, один старшина Горин, да и у того есть задание, вы знаете.

- Горин сюда и не подойдет. Здесь нужен, по меньшей мере, общевойсковой лейтенант. Так и скажи своему начальству.

- Скажу, товарищ капитан. Знаете, кого выделят?

- Лейтенанта Кондрашова. Он по должности химик, из запаса. Он в полку к любой дырке затычка.

- Тогда и пристегнешь к нему Горина. Вопросы?

- Есть, товарищ капитан. Вернее, соображение. Создание этого поста оголит охрану аэродрома.

- Чтобы не допустить это, пусть ставят в караул техсостав. И вообще всех, кто в состоянии носить оружие.

- Проблема в том, товарищ капитан, что их нечем будет вооружить.

- Пусть с палками ходят, но ни одного метра территории нельзя оставить без контроля! Иди, а то скоро заставишь меня половники на кухне пересчитывать. Иди. Хотя постой. Возьми мою машину - и сразу на квартиру за ключами от сейфа. Планшет оставишь в машине под присмотром водителя. И впредь, чтобы я тебя с этой цацкой не видел! Иди!

- Леонид Михайлович, - Полянский узнал голос начальника милиции, - докладываю. В городе Демерджи не проживают.

Капитан был настолько удивлен, что задал глупый вопрос:

- До войны была одна семья, но выехали в Алма-Ату.

- У них был свой дом на Караимской, возле кенасы. Сейчас он заколочен.

- Возьмите дом под надзор. Обратитесь к соседям. Если что, сообщайте немедленно.

Еще одна загадка. Как может быть сигнал от «Демерджи» при полном отсутствии Демерджи?

- Петр Васильевич, - сказал он в трубку, - я не оспариваю твоих сведений, но все равно Демерджи должен где-то быть. Ищите.

- Леонид Михайлович, - отозвалась сразу директор музея, - вы меня извините, но я не поняла, что вас конкретно интересует о Демерджи? Вы так поспешно задали вопрос, что я не смогла задать свой вопрос.

- Меня интересует все, что вы знаете об этой фамилии.

- А вы располагаете временем, чтобы меня выслушать

- В прошлом веке Демерджи занимались торговлей, но после смерти Ивана Демерджи в 1886 году, занялись ремеслом. Возможно, такой перепад был связан с финансовыми трудностями…

Послышался вой сирены и, почти одновременно, раздались первые залпы зенитных орудий.

- Мне продолжать, Леонид Михайлович? - с тревогой в голосе спросила директор.

Молодцы зенитчики вовремя сработали. Вспомнилась первая бомбежка.

Юнкерсы зашли с моря, без помех сбросили бомбы на аэродром и, не торопясь, ушли. Тогда кого следует, понизили в звании и отправили на фронт.

На этот раз налет не назовешь массированным: бомбы взрываются редко, основной шум от зениток. Вот и они замолчали. Странно. Не был ли налет отвлекающим? Едва телефон зазуммерил, схватил трубку.

- Товарищ капитан, это дежурный по аэродрому. Только сейчас сообщили, что на шестом участке задержаны двое!

Через минуту «эмка» помчалась в сторону Симферопольской дороги.

ГЛАВА IV

Из темноты к ребятам выбежали четверо военных. Двое остановились поодаль, направив на них винтовки, а другие начали обшаривать. Особой тревоги у ребят не было - разберутся и отпустят. Толя даже хихикнул, когда прошлись по ребрам.

Четко выполнить команду ребятам не удалось, за это получили тычки по рёбрам. Пошли по песку. Остановились. Один из военных вроде провалился под землю, но нет. То был спуск в землянку, вырытую в песке.

Костя замешкался. Его толкнули. Он с размаху уперся в спину впереди идущего.

- Эй, тише там, - крикнул тот и отклонил матерчатый полог, закрывающий вход.

Напротив, от входа, на песчаном уступе, чадила керосиновая лампа. Меж досок, брошенных на пол, проступала морская вода. Над головами провисал брезент, поддерживаемый редкими жердинами.

Вошедший первым, прикрутил у лампы фитиль и поднял ее, рассматривая задержанных. Они, в свою очередь, рассматривали его. Лицо худое, бледное, глаза въедливые, на петлицах по два кубика. Сзади сопел тот, что толкался. Это был старшина. Лицо загорелое. Всё время шмыгает носом, видимо, перекупался в море. С Толей такое тоже случается.

- Откуда и куда шли? - резким тоном спросил лейтенант.

- В город, домой, - ответил Костя, - а шли из Сак.

Ему пришлось подробно рассказать, что делали в Саках и как туда попали, почему шли пешком, а не ехали на машине. Лейтенант слушал внимательно, не забывая при этом щуриться и изредка хмыкать.

- Что-то не слишком складно врешь, пацан, - заметил он, - на дороге полно машин, а вы пешком чимчикуете.

- Так я же говорил, что мы не хотели по одному ехать!

- А что вам мешало ехать по одному? - спросил из-за спины старшина.

- С ними все ясно. Не видели они никаких машин!

И тут же, чтобы усилить нажим, лейтенант задал «хитрый» вопрос:

- Да никого с нами не было! - крикнул Костя, теряя терпение.

Лейтенант еще больше прищурился и, чеканя каждое слово, спросил:

- Теперь я спрашиваю понятнее: кого забросили вместе с вами?

- Вы что говорите, товарищ лейтенант, или вы все тут с ума посходили?

- Ну, ты, осторожней на поворотах, пацан, а то штаны потеряешь! Ты думаешь, мы не видели откуда вы выскочили?

Костя посмотрел на Толю, как бы спрашивая: «Ты слышишь, что они буровят?» Толя тут же откликнулся:

- Вам же русским языком говорят, что нас никто не выбрасывал!

- Так вот, - он поднял указательный палец, - вы высадились за железной дорогой под шумок, так сказать. А вас цап-царап, - он согнул пальцы и поскреб ими воздух, - и в торбу. Сознайтесь, не ждали, что вас тут стерегут?

- Так бы и давно! Теперь говори, кто с вами высадился?

Лампа была поднесена к самому лицу мальчика. Он чувствовал запах керосина и жар разогретого стекла, но головы не отодвинул: его разбирала злость.

- Что пристали? Сколько можно говорить одно и тоже?

Командир отвел руку с лампой в сторону Толи и строго спросил:

Толя был зол не меньше друга, его так и распирало:

Продолжения не было. Вернее, было, но неожиданное. У лейтенанта перехватило дух. Свободной рукой он начал тереть шею, пытался что-то сказать, но слова превращались в шип, будто на раскаленную печку плеснули воду.

- Я сейчас, - крикнул старшина и выскочил из землянки.

Наступила тишина, которой не мог не воспользоваться Толя.

- Товарищ лейтенант, - очень миролюбиво обратился он, - честное пионерское, мы говорим правду. Вы нас с кем-то путаете. А если где-то действительно высадились, то вы зря теряете время…

Военный просто взвился, откуда только силы взялись.

В его глотке опять что-то клёкнуло, и он схватился за шею. В землянку ввалился старшина с котелком.

Командир потерянно махнул рукой, быстро поставил лампу на полку и, обхватив обеими руками котелок, жадно припал к нему. Напившись, не выпуская котелок из рук, прокашлялся, словно пробуя голос, и спокойно сказал:

- Солоноватая у нас вода. Такой не напьешься.

- Откуда сладкой взяться, - согласился старшина, - кругом море да лиманы.

- За ними скоро приедут. А пока я послал бойцов пошарить за полотном. Может, что выбросили.

- Это правильно, - одобрил лейтенант и, обращаясь к Косте, спросил:

- Почему не было? - усмехнулся Костя, - и сейчас есть.

Костя медленно полез за пазуху. Лейтенант насторожился. Старшина из-за спины следил за рукой мальчика. Тот, вынув из-за пазухи котомку с остатками еды, протянул ее лейтенанту. Тот дернулся, замахиваясь:

Послышался шум подъехавшей машины, хлопнула дверца. Горин выскочил наружу, а лейтенант расправил гимнастерку под ремнем. Брезентовый полог откинулся, и в землянку вошел еще один командир.

- Вольно, - сказал он, вытянувшемуся по стойке «смирно» лейтенанту. - Ну, что?

- Не сознаются, товарищ капитан. Говорят, что сегодня из Евпатории.

Повернувшись к мальчикам, резким тоном спросил:

Он не расшифровал, что «Якорь» - главный кинотеатр в городе. Так как, спрашивая, он смотрел на Костю, тот и ответил:

Капитан раскрыл планшет и обратился уже к Толе.

- На Раздельной (нынешняя улица Тучина - М.Б.).

- А я иду по левой стороне. Седьмой, пятнадцатый, семнадцатый, двадцать первый…

- Стоп, почему пропускаешь? - спросил капитан, всматриваясь в карту, вложенную в планшет.

- Вот именно, почему пропускаешь? - подхватил лейтенант, который подсвечивал капитану лампой.

- А сейчас нету тех домов. Говорят, до революции были, а сейчас нет.

- Довольно, - решил капитан, поворачиваясь к лейтенанту.

Толя увидел правый бок капитана и обомлел: на ремне висел пистолет в удивительно знакомой кобуре. Не далее как вчера они - он, Костя и Витька - задержали этого командира по подозрению, что он немецкий шпион.
Дело было утром. Они стояли у калитки, собираясь идти на море. Мимо проходил этот командир. Витька ахнул:

Они присмотрелись и тоже удивились. Кобурой была прикрыта только казенная часть пистолета. Тонкий ствол с большой мушкой и резная рукоятка не закрывались. Они восхищенно смотрели вслед командиру, а Витька тем временем рассуждал:

- Неужели наша страна такая бедная, что не может сшить настоящую кобуру к нагану?

И пошло, как по писанному: раз не наша кобура, то и хозяин ее не наш, а раз не наш, то известно чей…

Побежали следом. Балуясь, забегали вперед, выискивая дополнительные признаки шпионства. Подозрительной показалась необычная подтянутость, будто и войны не было. В городе только и разговоров о шпионах и диверсантах. Нарядившись в нашу форму, они убивают командиров, нарушают связь, взрывают военные объекты. А этот, маскируясь под советского командира, урезанную кобуру забыл заменить.
Они разделились: Кот побежал искать патруль, Туйчик связным, а Витька, как самый юркий и хитрый, пошел за шпионом. Вскоре Толя услышал топот сапог за спиной, бежали трое патрульных. Он обозначил направление, Витька показал на шпиона.

Старший патруля потребовал предъявить документы. «Шпион» достал из кармана гимнастерки книжицу и развернул ее перед лицом патрульного. Тот почему-то покраснел и, вытянувшись по стойке «смирно», смущенно проговорил:

- Извините, товарищ капитан, ошибочка вышла. Ребята вот бдительность проявили.

Капитан скользнул взглядом по головам мальчишек, положил руку на Витино плечо (он ближе всех стоял) и, притянув к себе, сказал:

- Зря извиняетесь, младший лейтенант, вы же свой долг выполняли, а вот ребята молодцы!

Все патрульные дружно покраснели. Капитан пошел своей дорогой, а ребята остались на месте. Глядя вслед уходящему патрулю, Витька хмыкнул:

- Даю голову на отсечение, его нельзя было отпускать!

- Это они сдурели! Он книжечкой помахал и будьте добры извиняться.

После этих слов Витькина голова дернулась, будто ее на самом деле отрубили. Костин шлепок пришелся ему по затылку.

В другой раз Кот посмеялся бы, но сейчас спросил:

Так и не решили тогда, был тот капитан шпионом или нет. Жаль, сейчас с ними нет Витьки.

Толя неожиданно не только для всех, но и для себя сказал:

- А я вас не знаю, - не оборачиваясь, ответил тот.

- Ишь, заговорил, бродяга, - сказал лейтенант.

Толя едва начал, как капитан прервал его и, обращаясь к лейтенанту, спросил:

- Знаешь, что самое удивительное в этой истории? Эти ребята смогли найти в нашем городе патруль.

Лейтенант виновато улыбнулся, будто отсутствие патрулей - его недоработка.

- По закоулкам шел, - продолжал капитан, - и тут останавливают. У нас обычно патруль только главную улицу охраняет. Я коменданту Мордвинову не раз говорил: «Прекращай глаза замазывать», а он ноль внимания.

- Если хотите знать, товарищ капитан, я на Революции их и нашел, - вмешался в разговор Костя.

Командиры рассмеялись, а капитан воскликнул:

- Вот-вот, этого Мордвинова и пушкой не прошибешь, - и, показав рукой на выход, приказал: - Отпускай их.

ГЛАВА V

Морская свежесть заместила дымный чад землянки. Стало легко дышать, а ноги так и рвались вперед. Сразу пошли вдоль моря по песку, заросшему колючкой, и только отойдя от поста, свернули на дорогу. Показались приземистые домики Пересыпи. Толя вдруг дернул Костю за рукав, и они остановились. Показывая рукой в сторону Пересыпи, Толя объявил:

- Ты предлагаешь вернуться к тому лейтенанту?

- Не понял? Забыл про комендантский час? Мы еще у Мордвинова в гостях не побывали.

- Даю голову на отсечение, если диверсанты и высадились на самом деле, они не дорогой, а лиманами пошли бы.

- А то, что и нам нужно так идти. Может, увидим их и сообщим капитану.

- Так я тебя что-то не пойму. Ты патрулей боишься или диверсантов решил ловить?

О кладбище Толя не подумал. Оно, да еще ночью, не лучшее место для прогулок. Высунется костлявая рука из могилы, схватит за штаны и сердце вон! Ему показалось, что Костя улыбнулся. Лучше дураком казаться, чем трусом.

Костя засопел, такое с ним случалось, когда чем-то недоволен или усиленно думает.

- Пожалуй, ты прав, - наконец сказал он. - В десант я плохо верю, тут дяди перестарались. Такое и с нами случается. Но, чтобы не попасть в руки патрулей, надо идти кладбищем, а там переулками - и дома
И, так как ни одному из них не хотелось ночевать в комендатуре, они молча перешли через железнодорожное полотно, навстречу новым приключениям.

Окрестности лиманов они знали хорошо, поэтому шли посуху, только солянка чавкала под ногами. Вокруг противно пахло лиманной грязью и каленым железом: последствие бомбежки.

На пути Кости попалась яма, и он, не заметив как, сполз в нее. Пережил невольный страх, но не вскрикнул. Толя, не заметив этого, продолжал идти. Тихий свист остановил его. Мгновенно присел и осмотрелся - Костя исчез! Еще свист. Только тогда увидел машущую руку.

Яма была бомбовой воронкой. Пахло раздробленным камнем и сгоревшей взрывчаткой. Впереди маячит мрачная лента кладбищенской ограды, а за ней пространство, заполненное покойниками. Вокруг мертвая тишина. Никогда не подумаешь, что тишина имеет вес. Но, если не она, то что тогда давит на плечи?

Их внимание привлек еле слышный крик птицы, раздавшийся из-за лимана. Всё же есть жизнь на земле! Услышали шелест крыльев над черной водной гладью, шорох торопливых лапок. Толя прошептал:

- Она, - согласился Костя, - но чего она мечется?

Они знали, что поднять авдотку на крыло может только прямая угроза. В обычных условиях она больше надеется на свои крепкие ноги и хитрость. Кто ее спугнул? Может, люди того лейтенанта шастают по-за лиманами в поисках мнимых десантников? Оба до рези в глазах всматривались в темноту и везде видели всевозможные тени (у каждого свои). Те бесшумно парили над лиманом или выходили из кладбищенской стены.

- Хватит, пойдем, - сказал Костя, - глаза уже на лоб лезут.

Цепляясь об острые углы расколотого ракушечника, вылезли из воронки и направились в сторону кладбища. Сделали только несколько шагов, как увидели, что к ограде, справа от них, идет человек в виде густой тени. Ребята упали носами в солянку. Тень направлялась в сторону пролома в стене. Человек еще не мог его видеть, но шел уверенно. Вот он обо что-то споткнулся, упал. Чуть полежал, вскочил, и затем скрылся в проломе.
Ребята побежали туда же. С опаской вошли на кладбище. Деревья и кусты создавали такую черноту, что руку у носа не увидишь. Впереди кто-то едва слышно матюгнулся. Пошли в том направлении. Ветки лезли в глаза, хлестали по лицам, но они шли. Белые памятники обходили, на темные натыкались. В это время ни разу не вспомнили о покойниках. Тут Костя придержал Толю за рукав. Остановились, прислушались. Тишина. Может, и их слушают? Ведь они продирались сквозь заросли, как дикие кабаны. Может, упустили?

Кратковременной вспышке света обрадовались, как долгожданному подарку. В другое время шарахнулись бы, посчитав это проделками нечистой силы, а сейчас, не колеблясь, осторожно пошли в том направлении. Снова мелькнул свет, но уже в другом месте. Что-то ищут. Хорошо бы не их. Через несколько шагов остановились: недалеко от них, но в стороне, взметнулся ярко белый столб света. Вверху, в черном небе, парила фигура. Отпрянули в сторону. Свет погас, стало еще чернее. Мелькнул лучик фонарика. Они к нему ноль внимания: их заворожил тот световой столб. Туда и направились.

Вышли на свободное от кустов и деревьев место и оказались перед белым памятником, увенчанным какой-то фигурой. Потрогали руками мрамор - холодный, обошли памятник - ничего интересного. Направились по тропинке в сторону последнего мелькания фонарика и оказались на главной кладбищенской аллее.

Выглянули из-за ворот. В сторону трамвайного кольца шли двое. Ребята перебежали на другую сторону улицы и оказались под тенью высокого каменного забора. Быстрым, но осторожным шагом направились вдогонку. Стали слышны мужской голос и женское хихиканье. Из переулка вышел патруль и сразу же их окликнул. Мальчики кинулись на землю. Патрульные, просматривая бумаги, чиркали спичками. Ждали, что загорится фонарик: ведь он был у кого-то из остановленных. Но нет - только спички. После проверки документов военные повернули в сторону кладбища, а парочка в переулок, из которого те только что вышли. Патруль прошел мимо мальчиков, оставив за собой запахи махорки и ваксы. Когда ребята юркнули в переулок, то парочки нигде не было. Уже у «своей» калитки Толя высказал догадку:

- Но куда тот мужик делся, что мы видели своими глазами?

У дворовой колонки умылись. Лица и руки саднили. Костя достал из котомки остатки еды. Съели, запили водой и разошлись. Сделали по нескольку шагов, как где-то что-то взорвалось. Во дворе стало светлее. Не сговариваясь, полезли по приставной лестнице на крышу и увидели, что в стороне аэродрома бушует пламя. Раздались гудки воздушной тревоги, но тут же смолкли. Только один паровоз никак не мог остановиться – все гудел.

- Это то, что мы прозевали, - прошептал сам себе Толя, но Костя его услышал. Он так же шепотом предложил:

Ребята не заметили, как на крыше очутились все, кто мог еще лазить по лестнице.

- Да, это было бы ужасно, - согласилась Дора Ефимовна.

И тут, будто желая развеять тоскливую тишину, прозвучал бодрый голос Витьки:

- Можете не волноваться. Немцы работают по расписанию. Сегодня уже были.
- Помолчи лучше, Витя, - попросила Дора Ефимовна.

Наконец сказанное дошло и до Кости. Он рванулся к Витьке.

И сбросил бы, такое у него было тогда настроение. Витя испугался и схватился руками за створку слухового окна. И, только увидев, что Толя стал между ним и Костей, возмутился:

- Фу, идиот, что я такого сказал? Чего развонялся?

- Прекратить! - строго сказала тетя Дора, - Вам двора мало, теперь и на крыше скубётесь!

- Как кошки, - добавил незнакомый мужчина басом, - а ну, коты, марш с крыши!

Ребята посмотрели на пламя, которое начало спадать, и пошли к лестнице. Спускались дольше, чем поднимались.

Костина мама была на дежурстве. Он прочитал записку, лежавшую на столе у кастрюли с ужином. Не стал есть, разделся и лег спать. Несмотря на усталость, сон долго не шел.

Толина мама, Мария Алексеевна, была дома и, дожидаясь сына, не спала. Сестренка Оля уже сопела, свернувшись в клубок в своей кроватке. В комнате, кроме трех кроватей, был желтый шифоньер, купленный отцом незадолго до начала войны. На печке стояла кастрюля, укутанная куском ватного одеяла. От знакомой домашней обстановки Толе впервые за весь день стало хорошо на душе. Поэтому мамин вопрос-упрек прозвучал как-то не к месту.

Он непонимающе осмотрелся: черная тарелка репродуктора молчит, лишь изредка легко потрескивает, а ходики показывали второй час ночи. Так поздно он еще никогда не приходил. Осмыслив вопрос, ответил:

- Мы пешком шли от дяди Володи, потом под бомбежку попали.

Мать взяла сына за руку и подвела к единственной в комнате лампочке. Рассмотрела его лицо и, чтобы не разбудить Олю, возмущенно прошептала:

Он послушно посмотрел в зеркало: лицо исполосовано красными царапинами, на рубашке нет двух пуговиц, руки грязные, хоть и мыл их под краном.

- Где тебя носило? - спросила мать, стоя за спиной.

- Подумаешь, царапины, до свадьбы заживут. А так все цело, пуговицы завтра пришью, туфли почищу, будут как новые.

- Да мы домой, чтобы в городе патрулям не попасться, кладбищем пошли.

Посчитав разговор законченным, Толя подошел к кровати и стал раздеваться.

- Пойди, умойся! - приказала мать. - Есть будешь?

- Нет, мы с Костей только поели, - ответил он, выходя в коридорчик, где над эмалированным тазом висел умывальник.

Когда он снова зашел в комнату, мама терла белой тряпицей золоченную овальную раму большого зеркала. Оно досталось им от эмигрировавших хозяев этого дома. Ну пусть дорогая вещь, но зачем ее тереть среди ночи? Сейчас мама вытирает личико одного из ангелочков, расположенных по обе стороны рамы. Он видит в зеркале ее лицо. Оно напоминает маску. Встретились глазами, и мама неожиданно заплакала.

- Горе ты мое, отец бы с тобой не так поговорил, - сказала она сквозь слезы.

Устыженный, он молча лег в постель, повернувшись лицом к стене.

Роман Александра Стома "Рыжий Кот против фрау Босс,
или Сквозь мутные стекла времени"

Читать часть 2

ГЛАВА VII

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДИКТАТ ВОЙНЫ

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

Читать часть 4

Роман Александра Стома "Рыжий Кот против фрау Босс, или Сквозь мутные стекла времени"

Читать часть 2

ГЛАВА VII

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДИКТАТ ВОЙНЫ

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

Читать часть 4

Роман Александра Стома "Рыжий Кот против фрау Босс,
или Сквозь мутные стекла времени"