Роман Александра Стома "Рыжий Кот против фрау Босс,
или Сквозь мутные стекла времени"

*****************************************

*****************************************

ГЛАВА VI

Утром, когда Мария Алексеевна была уже на работе, а Оля еще спала, Толя пришил к рубашке недостающие пуговицы, с трудом отмыл мазки травы на своих парусиновых туфлях и почистил их зубным порошком. Посчитав, что все обещанное выполнил, пошел босиком к Косте.

Поднимаясь на второй этаж, повстречался с Витей. В руке у того два, потемневших от старости, оцинкованных ведра. Толя машинально пожал протянутую руку, после чего Витя сказал:

- Спасибо, Туйчик, ты спас меня в эту ночь от нашего сумасшедшего.

- Я спасал не тебя, а Кота. Ему бы пришлось отвечать за тебя, дурака.

- Скажешь еще, - ответил недовольно Витя.

- А ты еще не понял? У тебя немцы не людей убивают, а работают? Да за твой поганый язык…

Толя делает вид, что хочет сбросить Витю с лестницы, тот отскакивает, ведра цепляются за перила и летят, громыхая по ступенькам. Жестяной перезвон нарушил утреннюю тишину двора. Распахнулось окно, что напротив лестницы, и в нем показалась тетя Эстер. Сквозняк выметнул за окно ее роскошные волосы, еще не завитые в косу.

- Какие мы с тобой неловкие, Витя, - сказала она, подбирая волосы. Витя же гонялся за ведрами.

На своем крыльце показались сестры Хелемские. Их головы были перевязаны белыми вафельными полотенцами. Они были близнецами, поэтому, держа марку, одевались всегда одинаково, хотя в свои тридцать лет могли бы не фасонить. Вот и сейчас. Определенно у обеих мигрень. Сестры, как только вышли на крыльцо, затараторили:

- Ни днем, ни ночью нет покоя от этих сорванцов. Вчера, - обратились они уже к тете Эстер, - на крыше завели такой тарарам, что чуть не поубивали друг друга. Спасибо, люди вмешались. А сегодня с утра начали…

Толя не успел сообразить, откуда эти фифочки знают, что было на крыше, ведь их туда палкой не загонишь, как на крыльцо вышел мужчина и знакомым басом сказал:

- Я посчитал, что во дворе бомба взорвалась, а это ты, бедолага, все шумишь.

Толя узнал мужика. Он - дядя сестрам, и как-то приезжал к ним еще до войны.

Называя Витю «бедолагой», он был недалек от истины. Витина семья (мать и сестра-медичка) поселилась в их дворе недавно, и он еще не успел стать «в доску своим». Когда Витю спросили о причине переезда, то ответ удивил.

- У вас тут тепло и хлебно.

Где он увидел тепло? Зима в тот год была холоднючая, весна - сплошные холодные ветры. Да и очереди за хлебом не кончались. На их возражение Витя ответил:

- У нас там чуть не круглый год зима, а хлеба вообще нет. На картохе перебивались.

Ребята с трудом верили, что где-то может быть хуже, чем у них. Хотя было видно, что Витька здорово наголодался. Он всегда таскал с собой корку хлеба, периодически, не вынимая из кармана, отламывал кусок и жевал, распуская слюни.

Витя собрал ведра, поставил одно на решетку под кран и в него полилась веселая струйка воды. Концерт закончился, и Толя продолжил подъем по лестнице. Он преодолевал последний марш, когда в дверях показалась Костина мама. Толя вежливо поздоровался.

- Здравствуй, здравствуй, - ответила тетя Ната, - а ну посмотри на меня.
Толя поднял голову и тут же опустил под насмешливым взглядом.

- Выходит, и тебя кошки драли?

- Какие кошки, тетя Ната?

- Это у вас с Костей нужно спросить.

- Я вас не понимаю, тетя Ната.

- Посмотри на себя в зеркало, герой! Жаль, мне на работу пора, а то разобралась бы с вами. Ладно, иди. Ждет тебя твой друг. С утра куда-то рвался.

Костя был занят тем, что вытирал полотенцем вымытую посуду. Толя спросил:

- Чего это она напала на меня?

- Да ну ее, будто с ума сошла. Пойдем, по дороге расскажу.

Гостиница БЕЙЛЕР/Дворец Труда/Гостиница КРЫМ в предвоенный период

Комендатура, была недалеко от их школы, поэтому пошли хорошо исхоженным маршрутом. На улице Революции мимо них пробежал полупустой трамвай. В больших зеркальных окнах гостиницы «Крым» - плакаты на темы войны, у пассажирской пристани, что напротив, стояли сторожевые катера с расчехленными орудиями.

Костя, захлебываясь от негодования, рассказывал: мать не поверила, что они были у отца. Царапины на лице - следы драки. Когда он сказал, что шли через кладбище – не поверила.

- А началось все с того, - продолжал Костя, - что она потребовала записку от отца. Я сказал, что папа ничего не писал. Тут и разошлась. Говорит, что в своей записке просила его написать пару строк, поэтому он не мог не написать. Ты же помнишь, он при нас ее и не читал?

- Он ее даже не развернул.

- Вот-вот. Когда я ей об этом сказал, она еще больше разозлилась. Говорит, знала, что мы лучше где-нибудь проболтаемся, чем поедем к отцу.

- Какая чепуха, - пробормотал Толя. – Выходит, и вертуту мы где-то сами слопали?

- Про вертуту она не вспоминала.

На высоком крыльце здания комендатуры стоял часовой с винтовкой. Увидев их, отошел от перил и заходил по площадке крыльца. Тяжелый подсумок оттягивал брезентовый ремень. Ребята догадывались, что не конфетами он там набит.

Костя дернул Толю за рукав и спросил шепотом:

- Кого спрашивать будем? Мы же не знаем фамилии того капитана.

- Пришли называется, - ответил Толя, - давай отойдем, а то пальнет с дуру. Хотя стой, я, кажется, придумал.

Он уверенно пошел в сторону часового. Тот взял винтовку наперевес, и штык оказался на уровне первой ступени.

- Здравствуйте, - вежливо обратился Толя.

- Что надо?

- Нам к капитану Мордюкову.

Красноармеец чуть подумал и ответил:

- Такого нет, отойдите в сторону!

Костя из-за спины Толи сказал:

- Он напутал, товарищ красноармеец, нам нужно к Мордвинову, а не к Мордюкову.

- Это другое дело. Он вызывал вас?

- Нет, мы сами.

- По какому делу?

- Мы здесь не можем говорить.

- Значит, секрет. Тогда ждите.

Часовой зашел в дом и скоро вернулся.

- Идите, вторая дверь налево.

В длинном прокуренном коридоре полутемно – запыленное окошко над входом едва пропускало свет. Постучали во вторую дверь слева.

- Заходите!

За письменным столом сидел худощавый командир без фуражки, светлые волосы пострижены под «ежик», лицо чисто выбрито. Вот он какой, капитан Мордвинов!

- Садитесь и рассказывайте, только покороче.

- Товарищ капитан, вы нас извините, но нам нужен другой капитан, а не вы.

- Ну и шли бы к нему.

- Дело в том, что мы не знаем его фамилии.

- А мою откуда узнали?

- Тот капитан называл.

- Что-то вы, ребята, темните.

- Нет, товарищ капитан. У того капитана кобура необычная. Ствол пистолета и рукоятка выглядывают.

- Ну и что?

- Я понимаю, может, и у других такая же есть, но тот капитан сказал, что вы пускаете пыль в глаза, патрулируя только улицу Революции.

- Это он вам сказал?

- Нет, одному лейтенанту, но в нашем присутствии.

- Как же вы удостоились такого доверия?

- Еще он сказал, что Мордвинова пушкой не пробьешь, - встрял в разговор Костя.

- И где же он такое говорил?

- На шестом рыбацком участке. Там пост был.

- У него, говорите, кобура необычная? Сейчас попробую с ним связаться.

Капитан бросил взгляд на часы, что висели на стене в лакированной коробке, и крутанул ручку телефона. Послушал и сказал ребятам:

- Полянского нет на месте, но он должен позвонить. Хотите, подождите в коридоре. Что ему сказать?

- Скажите, что мы кое-что узнали о тех, кого они поджидали.

Мордвинов улыбнулся:

- Ясно, что дело темное. Тогда ждите.

Ребята уселись на длинной скамейке без спинки и затихли. В кабинете Мордвинова трещали телефоны, слышался его голос (слова нельзя было разобрать). Вдруг услышали:

- Ребята, зайдите!

Зашли.

- Полянский скоро будет, ждите.

Снова уселись на скамейку.

У дома остановилась машина, часовой ударил прикладом о камни крыльца. «Их» капитан, не обращая на них внимание направился сразу в кабинет Мордвинова. Когда вышел, бросил на ходу:

- Идите за мной.

Распахнув дверь своего кабинета, пригласил:

- Проходите, садитесь. Меня зовут Леонид Михайлович, а вас?

Ребята представились.

- Кто будет говорить?

Костя толкнул Толю ногой, и тот стал сбивчиво описывать кладбищенские события. Капитан, не перебивая, слушал. Костя догадывался, что командиру эту ночь не пришлось спать, но он не выглядел уставшим. Волнистые волосы аккуратно причесаны, щеки гладко выбриты. От него слегка пахло одеколоном. Кажется, «Шипром». Таким освежался отец после бритья. На мгновение представил себе его, но тут к нему обратились:

- Костя, твой друг ничего не упустил?

Мальчик на мгновение смутился, но, подумав, ответил:

- Мне кажется, что за лиманом были еще люди.

Полянский заметил его неловкость, поэтому ободряюще сказал:

- Я с тобой согласен, но меня интересует тот мужчина, что убежал от вас.

Скажи, Костя, ты не заметил чего-нибудь общего между тем, кто был на лимане, и тем, что шел с женщиной?

- Рост будто бы тот же, но темень была.

- Понятно. Теперь по колонне. Как ее освещали?

- Мы ее всю видели.

- А где вы были в то время?

- Как где? На кладбище.

- В каком месте?

Поняв, что мальчик не может сориентироваться, добавил:

- Если, не выходя на улицу, стать к воротам лицом, где вы были? Слева, справа?

- Справа.

- Понятно. Выходит, аэродром был у вас за спиной? Сможете найти это место?

- Думаю, найдем.

- Тогда идите в коридор и ждите.

На скамейке сидели два красноармейца и, нещадно дымя махоркой, о чем-то шептались. По их хмурым лицам было видно, что им за что-то попало. Чтобы не прокуриться, ребята решили постоять на крыльце, но часовой загнал их обратно в коридор.

- Во, – пробурчал Костя, - теперь и не уйдешь.

- А ты еще не понял, что с военными шутки плохи?

- Так мы же сами пришли!

- Не кипятись, сказали ждать, вот и жди.

Прошли к двери Полянского. Слышен невнятный голос, видимо, с кем-то разговаривает по телефону. Красноармейцы продолжали курить. Клубы дыма расползались по коридору, у входной двери закручивались и сдувались неощутимым ветерком. Толя толкнул Костю локтем.

- Провоняемся.

- А дома скажут, что это мы курили, - продолжил Костя его мысль. - Маме сейчас только подай. Места мало будет.

Отошли к выходу, где, как им казалось, было меньше дыму. В щель двери увидели черную «эмку», в ней облокотившись на руль, спал шофер. Его кусали злые осенние мухи, но он только вздрагивал. Ребята не услышали, как подошел Полянский. Тоже посмотрел в щель и сказал:

- Вымотался парень.

Они еще не ездили на легковушке, поэтому, не садясь, рассматривали кожаные сиденья.

- Живее, ребята, - поторопил их Полянский и шоферу: - На кладбище, Коля.

Проехали трамвайное кольцо, склады хранения зерна. Вот и кладбище.

Через пролом попали в степь, показали, откуда бежал тот человек, пошли искать колонну.

Свой ночной путь они повторить не могли. Полянский терпеливо наблюдал за их метаниями между памятниками. Но вот увидели возвышающуюся над деревьями фигуру и сразу направились к ней. Вот она, эта белая колонна! Толя потрогал снежную поверхность мрамора и ощутил знакомый холодок.

- Она? - спросил Полянский, подходя сзади.

- Она, - кто-то ответил за них.

- Я не вас спрашиваю, - сердито сказал Полянский, - а ребят!

Из кустов вышел молоденький лейтенант с голубыми петлицами.

- Я сразу догадался, товарищ капитан, что это та самая колонна, о которой вы говорили по телефону.

- Как вам это удалось?

- Сей памятник, товарищ капитан, просматривается от бензохранилища.

Когда вы позвонили, я вспомнил, что нечто подобное уже видел. Побежал туда и точно. Раньше только часть его была видна, ну и ангел, конечно, а сейчас всё.

- И как свершилось это чудо?

- Никакого чуда, товарищ капитан, кто-то вырубил несколько кустов, и получилась просека. По ней я и пришел. А в кустах вот что нашел.

Лейтенант показал небольшой ящичек с широким раструбом.

- И что это? - спросил Полянский.

- Еще не знаю, товарищ капитан, сейчас разберемся.

Лейтенант повертел предмет и, найдя кнопочку, нажал на нее. Полянский только успел крикнуть:

- Не трогай!

Но дело сделано, и в глаза ребят хлынул холодный белый свет. Они невольно отшатнулись.

- Хватит баловаться, - сказал капитан, отбирая «игрушку». - В следующий раз, Смирнов, будьте осмотрительнее. Такие штучки иногда взрываются.

Он подошел к памятнику и, наклонившись, приставил раструб к колонне. Нажал кнопку. Поверхность мрамора засияла холодным ярким светом.

- Вот так оно было, - сказал капитан, распрямляясь.

- До чего яркий свет, товарищ капитан, словно магний зажгли!

- Чему радуешься? Нашел бы всё это на сутки раньше…

Смущенный лейтенант отошел в сторону. Полянский спросил у Кости:

- Сколько времени освещали памятник? Минуту, две?

- Да, нет. Посветило немного и погасло.

- Вот так, лейтенант, несколько секунд хватило, чтобы засечь склад. Кабы не хлопцы, - капитан посмотрел в сторону мальчиков, - еще не один день гадали бы как тем удалось выйти на строго засекреченный объект.

Толя начал рассматривал памятник. В сечении - квадрат, ступенчатый пьедестал, на вершине фигура ангела в полный человеческий рост с молитвенно сложенными на груди руками. На срединной части памятника, между мраморных дуг и вензелей, были помещены две мраморные же доски с загнутыми краями в виде высохших кусков кожи. На одной надпись какой-то вязью, а на второй по-русски. Толя прочел вслух:

- Иван Филиппович Демерджи, родился 10 января 1835 года, скончался 3 июня 1886 года.

Отвлекшись от разговора с лейтенантом, Полянский спросил Толю:

- Ты что сказал?

- Не сказал, а прочитал.

- А ну-ка, ну-ка, что же ты прочитал?

Он просмотрел текст и досадливо проговорил:

- Как все просто! До постыдного просто!

- Вы о чем, Леонид Михайлович? – спросил лейтенант.

- Да так, подумал об одном дурне.

Полянский сел возле памятника и, облокотившись спиной о колонну, задумался. Мальчики уселись на камнях в стороне и стали наблюдать за лейтенантом, который, как ищейка, шарил по кустам. Капитан, не вставая, спросил:

- Ребята, может, то была женщина, а не мужчина?

Костя уверенно ответил:

- Нет, женщины так не бегают. Вы бы видели, как он бежал, пока не брякнулся.

- Он еще и падал? Место можете показать? Смирнов, пройдете с ребятами, обшарите все вокруг, а потом пройдитесь от пролома к памятнику. Возьмите людей и прочешите просеку. В восемнадцать часов ко мне с докладом.

- Товарищ капитан, - обратился к нему Толя, - я где-то здесь две пуговицы от рубашки потерял.

- Просишь вернуть, если найдем?

- Да, нет. Я к тому, чтобы знали, что это мои.

Полянский посмотрел на рубашку и увидел, что на ней две пуговицы черные и две белые. Усмехнувшись, спросил:

- Требуется уточнить: какого цвета потерянные пуговицы?

- Это я сегодня пришил, смутившись, ответил Толя, - черных не было, так я пришил белые.

- Ясно. Найдете, Смирнов, две черные пуговицы, вернете хозяину, а то так и будет ходить с разными. А туфли не здесь потерял?

- Не, я их помыл, теперь сохнут.

- Да, вот еще что. Лейтенант, выясните у сторожа, кто устроил этот лесоповал.

- Товарищ капитан, - обратился Костя, - он не сможет выполнить ваше указание.

- Почему же?

- Сторожка заколочена, значит, и сторожа нет.

- И то правда. Видел же… Узнайте, Смирнов, куда делся сторож. Да, на всякий случай, проработай ту парочку, что задерживал патруль. Женщина ссылалась на срочную работу, а потом, якобы, пережидала бомбежку. Всё это, возможно, так и было, не будь человека с лимана. Куда он исчез? Не с ним ли она шла? Может, она не на аэродроме пересидела налет, как говорила патрулю? И не мужик ее поджидал, чтобы проводить, а она его караулила. Кстати, фамилия ее Жуковская. Фамилию мужчины патрульные не запомнили. Все понял?

- Понять то понял, товарищ капитан, но вряд ли что-то удастся выяснить. У нас столько щелей нарыли, что ничего удивительного не будет, если она пряталась одна.

Полянский нервно дернулся и почти шепотом выдавил из себя:

- А ты удивись! Вся твоя работа должна быть построена на удивлении! Не удивляешься и, что из этого получается? Ни одна живая душа не удивилась, почему на кладбище вдруг марафет стали наводить! Памятник под носом появился. Собаки у вас пропадают, тоже не удивляетесь!

- Одну овчарку, товарищ капитан, нашли. Но уже зарезанную. Убили той же ночью.

- Где нашли?

- Со стороны лиманов, метров за двести от склада.

Ребята переглянулись.

- А какая она? - спросил Костя.

- Что какая? - недовольно переспросил лейтенант.

- Какого цвета собака? У нее, случайно, спина не черная, а бока желтые?

- У многих овчарок такой окрас. У той тоже.

- Где вы видели такую овчарку? - быстро спросил капитан.

- За «Сольпромом», в стороне Сак. Там еще домик один сохранился и дерево. Собака под ним была. Потом она хвостом виляла. Кто-то свой к ней шел.

- Дальше.

- Поезд прошел, и мы больше ее не видели.

- Широко развернулись, подлецы, - мрачно заметил Полянский.

После недолгого раздумья сказал уже обычным своим тоном:

- Поедете, лейтенант, на то место. Облазьте все на животе. Ищите следы. Особенно важно выяснить: была ли там женщина? Время доклада меняется. С докладом ко мне в девятнадцать. Исполняйте. А вас, ребята, жду в машине.

Они быстро смотались на лиман и, оставив там лейтенанта, побежали к воротам. Полянский сидел, задумавшись, рядом с шофером. Только отъехали, как Костя спросил:

- Леонид Михайлович, можно вопрос?

Полянский, не торопясь, повернулся к нему.

- Сначала скажите, где вас высадить? У Бо-Риважа? Хорошо. Теперь вопрос.

- А ему попадет? Лейтенанту.

- Почему это тебя интересует?

Костя смутился. Он не мог сказать, что переживает за него.

- Мне показалось, что вы его накажете.

- А почему тебе показалось?

- Уж очень вы на него кричали.

Теперь смутился капитан.

- Да, кричал. Но кричал, Костя, больше на себя. Хочу тебе сказать, что этой ночью Смирнов очень хорошо проявил себя и заслужил поощрение.

Машина остановилась. Мальчики не заметили, как подъехали к Бо-Риважу, красивому трехэтажному зданию на самом берегу моря.

- Ребята, - сказал Полянский, - о чем был разговор, никому ни слова. Найти меня можете опять через Мордвинова. Если нужно будет, я найду вас сам. Ну, а пока, спасибо вам. До встречи!

Посмотрев вслед умчавшейся машине, они перелезли через решетчатый забор и очутились в церковном садике.

ГЛАВА VII

В то утро, когда ребята направились в комендатуру, Жуковская, как всегда, пошла на работу. Шагала не обычной неторопливо вялой походкой, а чуть ли не вприпрыжку. Она предвкушала праздник. За годы пребывания в чуждой ей стране, она впервые совершила что-то значительное. Это начальство не сможет не заметить.

Каргин, когда понадобилось его участие в операции, беспрекословно подчинился, и всё выполнил в лучшем виде. В расчетное время на аэродроме раздался оглушительный взрыв, вспыхнул пожар. Операция удалась! Теперь необходимо, хотя бы приблизительно, выяснить материальные потери противника и отправить отчет в центр.

У проходной небольшая толпа. Ничего не объясняя, охрана не пропускает на территорию аэродрома гражданских служащих. Неужели праздник сорвется? Жуковская добилась встречи с дежурным по части. От него узнала о приказе начальника гарнизона: до особого распоряжения вольнонаемных на территорию базы не пропускать. Подступила теплая волна радости: если не пускают, значит, есть что скрывать. Спрашивает дежурного:

- А что случилось, товарищ лейтенант?

- Почему вы решили, что что-то должно было случиться?

- Просто потому, что раньше такого не было.

- Раньше и войны не было, - отчеканил тот.

- Да, вы правы, - согласилась Жуковская. - А не могли бы меня пропустить в гараж на несколько минут? Я там работаю. Там у меня лекарство, без которого не могу обойтись.

- Покажите пропуск, - потребовал дежурный.

Она протянула ему картонку. Лейтенант выписал в тетрадь данные из пропуска и вернул его.

- Как называется ваше лекарство? – спросил он.

Она не ожидала такого вопроса, замешкалась. Ей, болевшей только простудой, да и то не часто, было трудно вспомнить что-либо серьезное из числа лекарственных препаратов. Разве что валерьянку, но ту в любое время можно купить в аптеке. Преодолевая неловкость и даже беспричинный страх, сказала:

- Вы знаете, у него такое мудреное латинское название, что я никак не могу его вспомнить.

Лейтенант скептически улыбнулся.

- Поверьте моему опыту, - сказал он, - если здоровье человека в прямой зависимости от этих проклятых пилюль или капель, то их не только не забываешь носить с собой, но и помнишь название.

При этих словах он вынул из ящика стола пузырек и, встряхнув, сказал:

- Это люминал. С некоторых пор не могу без него. Поэтому и помню, как называется. Так что, товарищ Жуковская, не лекарство вы в столе забыли, а пудру с помадой! Идите и не морочьте мне голову.

Дежурный посмотрел ей вслед и подумал, что ловко от неё отделался. Не мог же он прямо сказать, что от гаража, куда она так рвалась, остались одни воспоминания.

Жуковская вышла из дежурки пристыженной. Надо же, отхлестали, как девчонку. Но вот к ней направляется Кузнецов. Черт с ним, с лейтенантом. Спокойно.

- Что будем делать, Елена Александровна?

- Гулять во всю Ивановскую! – к ней вернулось хорошее настроение. – Шутка. А может, не шутка, может, действительно пойдем, гульнем?

Она игриво посмотрела ему в глаза, но встретив тусклый взгляд, участливо спросила:

- Что-то случилось?

- Нет, просто не в настроении сегодня, - ответил тот.

- Так это поправимо!

Кузнецов мотнул головой.

- Не получится, - ответил он.

Не говорить же ей, что ему не до неё: Татьяна из головы не выходит. Он спросил:

- Почему не пускают?

Та, обидевшись на невнимание к ее предложению, отошла в сторону и только оттуда бросила через плечо:

- На то есть приказ начальника гарнизона.

Люди, услышав ее сообщение, начали расходиться.

Уже по дороге домой Жуковская вспомнила, что на чердаке у оконца остался аппарат №1. Найдут, поднимут журнал закрытия объектов и узнают, кто пломбировал гараж. Вот и аллес капут. Что делать?

Она резко повернулась и пошла в сторону города. Через полчаса остановилась у парадной двери квартиры Копекова. Осмотрелась. Всё, как обычно. Да и что может быть? Кто мог знать о их знакомстве? Подошла и резкими движениями повернула вертушку дверного звонка. Услышала звук похожий на скрежет. На всякий случай отошла в сторону. В междверную щель выглянула взлохмаченная голова Копекова. Елена не успела подойти, как дверь захлопнулась. Позвонила еще раз, и на крыльцо, с веником в руках, выскочил учитель. Увидев ее, виновато сообщил:

- Я думал, что опять проклятые пацаны... Заходи.

Переступив порог, спросила:

- Что это ты гостей веником встречаешь?

- Здесь с утра были бои местного значения, - ответил Копеков и пояснил: - Повадились мальчишки дразнить меня: звонят в парадное. Звонок. Выглянул – никого. Только закрыл дверь, снова звонок. Открываю, а там пацанок тянется к звонку. Я его в охапку, а он как завизжит, как забьется в руках. Я его и выпустил, но он паршивец успел щеку мне поцарапать. Вот видишь?

- Вижу, - ответила Жуковская, рассматривая две параллельные царапины на щеке.

- Так я думал опять они, - продолжал Копеков. – Вот и схватил веник.

- Мне бы твои заботы, - заметила печально Жуковская.

- Что-то случилось?

- Случилось, - подтвердила она. – Мне нужно некоторое время отсидеться. Зачем, почему? В твоих интересах этого не знать.

- Елена, ты меня во что-то втягиваешь?

- Успокойся. Твоя репутация, если будешь слушать меня, не пострадает. Так что? Я могу остаться?

- Да ради бога.

- Тогда еще один вопрос: ты сможешь выполнить одно мое поручение?

- Смотря какое, - неуверенно ответил Копеков, чувствуя, как из банального любовника превращается в наперсника.

Еще через час Копеков направился на Слободку, с целью передать Колпику просьбу Елены Александровны присмотреть за Зоей, пока мать в командировке, а в нижнем ящике комода, под бельем найти черный ридикюль и отдать его посланцу.

***

Когда Смирнов доложил начальнику штаба авиаполка о предполагаемой диверсии, тот сразу же напомнил ему о нищенском арсенале: десять винтовок на весь гарнизон. Потом сердито спросил:

- Почему, лейтенант, вы согласились на эту обузу: караульный пост на шестом участке? Или не знали, что нам и свои прорехи заткнуть нечем? Или вам неизвестно, что нести охрану за пределами аэродромной зоны - не наша функция?

- Я говорил капитану, но он и слушать не хотел.

- Смотри! – майор ткнул пальцем в схему расположения объектов аэродрома. - Вот склад боеприпасов, вот склад ГСМ, вот штаб полка, вот стоянки самолетов. Что из этого не нужно охранять? Молчишь? Ты не знал всего этого? Знал? Почему не отстоял?

- Я ж говорю: слушать не хотел.

- Он хоть сказал тебе, какие задачи у десанта, какая численность? На каком объекте необходимо сосредоточиться?

- Да он знает не больше нашего.

- Тогда, может, ты скажешь, как десять винтовок поделить на двадцать постов?

- Не знаю, товарищ майор.

- Конечно, случись что, ты со своим капитаном будешь в сторонке, а шишки посыплются на нашу с командиром голову.

Смирнов некоторое время виновато молчал, а потом радостно сообщил:

- Кажется, есть идея, товарищ майор!

Начштаба удивился:

- Какая еще идея?

- Включить в оборону объектов истребители И-16, но старой модификации?

Начштаба посмотрел на лейтенанта: сумасшедший? Осторожно спросил:

- Как ты себе это представляешь?

- Все очень просто, товарищ майор. Подобрать объект охраны, выбрать нужную позицию и установить на ней самолет. Выставить машину в горизонтальное положение, а это высота человеческого роста, и огневая точка готова!

- Ну и?

- Этот истребитель, как мы знаем, товарищ майор, вооружен только двумя пулеметами ШКАС, но нам больше и не надо. Скорострельность их 1800 выстрелов в минуту. Стрелок, находящийся в кабине, следит за зоной обстрела, и противник, оказавшись в ней, попадает под кинжальный огонь пулеметов. Кто такой ливень выдержит?

- Но в тире стреляют с запущенным мотором.

- Правильно. Работа мотора нужна для отладки синхронной стрельбы через винт. В нашем же случае, мы отключим механизм синхронизации.

- Если так, то это действительно выход из положения, - проговорил повеселевший начальник штаба. – Как ты додумался?

- Так я, товарищ майор, по военной специальности механик авиационного вооружения.

- Так что же ты со своими талантами в гебешниках ходишь? Переходи к нам! Через год техника присвоим.

- Да нет, я уж тут как-нибудь.…

***

Территория бывшего Евпаторийского авиаремонтного завода в наши дни

Еще в 1916 году по периметру аэродрома была «воздвигнута» ограда из колючей проволоки. Она не позволяла овцам проникать на объект. За прошедшие годы овец не стало, в загородке исчезла надобность. Сейчас она, обветшалая, служила не препятствием, а ориентиром: перешагнул и ты на территории аэродрома, в другую сторону – в степи.

Синий мигающий огонек, как поводок, тянет за собой трех человек, спины которых отягощены туго набитыми рюкзаками. Переступили через остатки «колючки» и поняли: цель рядом. Один из них посмотрел на часы. Приближалось время белой вспышки. Она укажет поворот в сторону от синей мигалки. Затем, 10-15 шагов и они на месте. Нужно поторапливаться.

Ускорили шаг. Видят силуэт одинокого самолета, но им не туда. Впереди «грибок», под которым должен быть часовой. Подобрались - пусто. И вот слева от них в темноте вспыхнул путеводный белый столб. Успели! Но на долю секунды они сами оказались на светлом фоне. Этого хватило, чтобы стрелок из кабины самолета, выставленного недалеко от склада ГСМ (его они и видели), засек черные тени.

В их сторону устремились огненные плети. Диверсанты упали наземь. Им повезло: прицел оказался чуть выше их согбенных фигур. Отползли в сторону, и тут же стрельба прекратилась. Мгновение тишины прервали командные голоса и топот множества сапог. Сбоку продолжал подмигивать синий огонек. Он единственная их надежда. Бросились к нему. Выбили калитку и очутились во дворе гаража. Первым делом избавились от ненужной поклажи. Бежать! Куда? Паническая суета. Заспорили на русском языке. Услышали предложение сдаться и сообщение, что окружены. Ответили очередями из автоматов. В ответ раздались редкие винтовочные выстрелы. Поняли, что противник не так силен, как хочет казаться. Есть шанс прорваться. Но в их сторону полетели гранаты - и тут же сдетонировала взрывчатка. Всё, что было в радиусе десятков метров, полетело в тартарары. Всё, что могло гореть, загорелось.

Многие в городе были свидетелями этого события. Среди них и Жуковская.

ГЛАВА VIII

С каждым днем война все больше влияла на жизнь города. Сводки Совинформбюро и слухи о тяжелых боях на Перекопе создавали атмосферу тревоги и растерянности. В магазинах давно не было сахара, и вдруг он появился в виде сахарной пудры, (сбрасывали складские остатки). На «Заготзерно» стали продавать пшеницу, и туда потянулись люди с мешками. Местное радио призывало население эвакуироваться в восточные районы страны. Каждый день с вокзала уходили эшелоны в сторону Керчи, где эвакуированных перегружали на рыбацкие суда и перевозили на кубанский берег. Немцы пытались остановить этот людской поток воздушными налетами, но люди, надеясь на удачу, не останавливались.

Двор и веранда, справа на которой была квартира Рыжего Кота

И двор на Раздельной не обошла эвакуация. Пока уехали только сестры Хелемские. За тем, оказывается, и приезжал их дядя. Костина мама уже получила эвакуационный листок, но сдала его, согласившись с сыном, что отца нельзя оставлять одного. Тетя Дора так же поступила. Она сказала, что не уедет, пока сын в Крыму. Таким образом, у каждого были свои причины уехать или остаться.

Лазаря Семеновича Богуславского, отца Таси, в армию не взяли по близорукости. Сними с него очки, он и маму родную не узнает. Когда началась война, а с нею сообщения о зверствах фашистов, он не замедлил подчеркнуть особую, жертвенную роль еврейского народа в этой войне. Он с таким ожесточенным удовольствием смаковал подробности издевательств немцев над его народом, что это стало надоедать. Соседи обходили его стороной, знакомые не приглашали в гости. Но куда было деваться тете Бете от его ужасных пересказов? Потому она и тронулась умом.

В теплые дни Тася выводила ее во двор. Под лестницей стояло старое кресло, где мама могла часами молча сидеть, предаваясь своим мыслям. Но любой стук, даже шаги по лестнице, вызывал у нее страх. Тогда она растерянно шептала:

- Немцы! Немцы идут, спасайтесь!

Стихал шум, и тетя Бетя умолкала до следующего раза.

А было время, когда она была совестью их двора. Стоило было ей сказать своим особым тоном: «Не превращайте свою жизнь в помойное ведро», как самый буйный мужик начинал просить у нее прощения.

Толина эвакуация решилась в один день. Мама молчала, молчала и сказала:

- Скоро и мы уезжаем.

Когда опешивший сын пришел в себя, то увидел, что мама залезла по плечи в шифоньер и перебирает там вещи.

- Мама, - позвал он.

- Чего тебе?

- Давай поговорим.

- О чем? - спросила она, выпрямляясь.

Из шкафа знакомо пахнуло нафталином.

- Мама, - сказал Толя, - давай не уезжать. Мне от этой одной мысли дурно становится.

- Ты хочешь дождаться немцев?

- Все говорят, что их сюда не пустят…

- А вместе с тем все уезжают.

- Ну и пусть, а мы давай останемся.

- Я опять спрашиваю: ты хочешь дождаться немцев?

- Нет, я их не жду, но и уезжать не хочется. А вдруг их не пустят?

- Не от нас это зависит. Тетя Паша говорит, что наши из последнего держатся.

Да, мамина сестра, член партии, могла знать то, что по радио не говорят.

- Мы не бежим, Толя, - продолжала мама, - мы едем работать на победу. Нашу команду из работников фабрики направляют в город Бальцер, что где-то на Волге. Там целая фабрика стоит без рабочих.

- А куда они подевались?

- Приедем, узнаем.

Толя насупил брови. Мария Алексеевна смотрела на него и думала:

«Совсем ребенок», но вслух сказала:

- Ведь ты уже большой, тебе 14 лет. В твои годы я уже вовсю работала.

- Разве я против? Давай и я буду работать.

- Сначала повзрослеть надо.

- Если повзрослею, не поедем?

- Наоборот, тогда ты сам поймешь, что ехать надо.

Толя понял, что ехать придется.

Утром первой проснулась Оля и стала стучать посудой. Мария Алексеевна приоткрыла глаза: дочь, сдвинув крышку алюминиевой кастрюльки, пригоршнями достает оттуда холодную манную кашу и отправляет в рот. Да, Оля совсем не похожа на Толю. Тот вечно куда-то спешит, может целыми днями быть голодным…. Услышав, что мама проснулась, Оля повернула к ней измазанную кашей мордочку и улыбнулась.

- А ты умывалась перед тем, как кушать взялась? - строго спросила мать, вставая с постели.

- А я потом….

- Я тебе дам «потом», а ну прекрати!

Облизывая руку, Оля с сожалением отошла.

- Будем умываться, - сказала она и направилась к двери.

Проснулся и Толя. Прислушался. Мама за дверью умывает сестру. Вскочил и стал быстро одеваться.

В комнату зашла розовощекая Оля. Она улыбнулась Толе и сообщила:

- Ага, а мы сейчас кушать будем.

Вошедшая мама, увидев полностью одевшегося сына, спросила:

- Ты куда это навострился?

- Да так, сбегаю к Косте.

- Никаких Костей! Сейчас завтракать будем!

- Я быстренько!

К нему подошла Оля и, задрав голову, чтобы посмотреть брату в глаза, спросила:

- Ты не хочешь кушать, да? А я хочу.

- Отстань!

- Мама, он не хочет кушать, пусть идет к своему Коське.

- Я ему пойду! - раздался голос мамы из коридорчика. Его сопровождал сердитый шмелиный гул примуса.

Вскоре на столе стоял казанок, расточающий вкусный запах разогретого плова. Мама, улыбнувшись Оле, сказала:

- Он тебя обманывает, доченька, он хочет кушать, но побегушки ему дороже.

Девочка удивленно посмотрела на брата, но тот, не удостоив ее вниманием, уселся за стол.

- Все спешишь, - сказала ему мама, - иди, умойся.

Когда Оля взобралась на свой высокий стул из ивовых прутьев, а Толя занял место за столом, Мария Алексеевна сказала:

- Завтра, дети, мы с вами уезжаем.

И, обращаясь к дочери, пояснила:

- Завтра Оля поедет на поезде, ту-ту-у.

- Ту-ту-у, - повторила девочка, обрызгав стол кашей, которую уже успела положить в рот.

- Безобразница, - сказала мама, - сначала нужно прожевать, проглотить, а только потом говорить.

Толя посмотрел на отрывной календарь, мама перехватила его взгляд.
- Да, завтра, 9 октября, в 4 часа мы поедем.

Она видела, что сын нервничает и ест неаккуратно и сделала замечание:
- Наклоняйся над столом. Я тебе, Толя, еще вчера говорила, что мы едем не на гульки. Тут нет «хочу» или «не хочу», тут по другому: «надо». Вчера пришла правительственная телеграмма, требующая ускорения отъезда коллектива фабрики. Нашу продукцию ждут на фронте.

Послышалось презрительное фырканье, которое нужно было понимать так: «Подумаешь, продукция!». Другого она не ожидала. В его понимании фронту нужны только винтовки, танки и самолеты, а всё остальное, чем жив человек, необязательно.

- По твоему, рубахи и кальсоны, которые мы шьем, не нужны фронту? Учти, в окопах печки нет. Может, белье, которое я сошью, нашему папе попадет. А тут что? Работать на немцев, когда они придут?

- Бороться будем, как товарищ Сталин призывает! Тетя Паша остается, почему мы не можем остаться?

- Не выдумывай! Паша мне этого не говорила. И потом, ты видишь, как опустела Евпатория? Считаешь, что ты один любишь свой город? Люди должны быть там, где от них больше пользы!

Оля, наевшись, сползла со стула, не сказав «спасибо». Мать заметила это.

- А что нужно сказать?

Девочка насупилась, недовольная тем, что ее поймали на месте «преступления». На выручку пришел Толя.

- А в войну «спасибо» отменяется. Правда, Оля?

- Плавда, - охотно согласилась сестра.

- Чему ты ее учишь? - возмутилась мама. - В войну за такую еду нужно два раза спасибо говорить!

Некоторое время спустя, уже в эвакуации, часто голодные, они будут вспоминать этот плов.

- Ну, я пошел? - спросил Толя.

- Иди, но со двора не уходи, ты мне можешь понадобиться.

Сын ушел, и мать облегченно вздохнула: кажется, убедила.

Толя собрался уже подниматься к Косте, как услышал невнятное бормотание. С трудом понял, что поют: «Ты мне надоел, сказал один, - и ты мне, - сказал другой».

Обойдя лестницу, увидел Костю. Тот тер о цемент новую кость для игры в шашики. Его рука двигалась в такт песне.

- Подожди, - сказал Толя, - у меня важное сообщение.

- Неужели немцев погнали от Перекопа? - спросил Костя, перестав петь, но тереть ашик продолжал.

- Если бы, - грустно сказал Толя. - Это я бегу из Крыма.

- Неужели уезжаешь?

- Уезжаю, притом, завтра.

- И куда, если не секрет?

- Какой там секрет! В какой-то Бальцер, что на Волге. Слушай, как тебе удалось уговорить свою мамку не уезжать?

Костя сдул с ашика пыль, подбросил на ладони и, хитро улыбнувшись, ответил:

- Всё проще пареной репы. Я уперся, а ей самой не особенно хотелось уезжать, вот и договорились.

- Кот, может, вместе махнем?

- Поздно. Мы уже и пшеницу заготовили, а вчера письмо от папки получили.

- Здорово! Что пишет? Бьет фашистов?

- Воюет. Упрекает мамку, что не приехала проститься, и за одно нас похвалил.

- Выходит, она убедилась, что мы были у отца?

- Убедилась.

- Извинилась хоть? Ведь сколько нервов попортила.

- Нужны мне ее извинения! Папка не возражает против нашего отъезда, но уже поздно. Мамка написала, что остаемся.

У фонтана звякнуло ведро. Это Тася пришла набирать воду.

- Тася, иди сюда, - позвал Толя.

- А-а, здравствуйте, мальчики.

- Привет, - ответили ребята, а Толя еще и сообщил:

- А я завтра уезжаю.

- Ой! - воскликнула девочка.

- Ты чего?

- Говорят, что переправу сильно бомбят.

Толя орлом посмотрел в ее испуганные глаза и уверенно сказал:

- Ничего, прорвемся! А ты не уезжаешь?

Тася посмотрела на свое крыльцо и, вздохнув, ответила:

- Куда нам с больной мамой? Скорей всего останемся.

Толя заметил, как у друга радостно блеснули глаза, а щеки зарделись.

Неужели думает в его отсутствие «стрелять» за Тасей? Интересно, радовался бы он, если б узнал, что он, Толя, остается и никуда не едет?

Неожиданно для себя важно сказал:

- Себе, что ли, остаться?

Уезжал Толя на следующий день. Его провожал Костя. Перрон железнодорожного вокзала был забит отъезжающими. Продираясь сквозь толпу с тюками на спинах, мальчики кричали, как волжские грузчики на пристанях:

- Па-а-зволь, па-а-зволь.

ГЛАВА IX

В ночь на 30 октября некоторые жители Евпатории слышали в районе озера Мойнаки винтовочные выстрелы. Следующим утром они вслушивались в непривычную тишину. Молчало местное радио, не гудели машины и не цокали копыта лошадей по булыжной мостовой. Только гулкие накаты морских волн на берег да свист ветра в голых ветвях деревьев не давали представить себя в могиле.

Наталья Михайловна у окна веранды пыталась уловить звуки в этой необычной тишине. Обрадовалась, когда услышала негромкий разговор во дворе. Набросив на плечи жакет, вышла на лестницу. Внизу увидела Дору и Эстер. Сбежала к ним и спросила:

- Что там?

- Пока не знаем. Лазарь Семенович пошел на разведку.

В проеме калитки появился «лазутчик». Галстук сбит набок, ворот рубахи распахнут, шляпа примята, видно кто-то «припечатал» ее сверху. Будто стесняясь своего неряшливого вида, он неуверенно вошел во двор.

Вытянув руку в сторону калитки, Богуславский визгливо вскричал:

- Город полон бандитов!

- Немцы?!

- Какие немцы? Наши бандиты!

Женщины онемели, а он продолжал:

- Немцев и близко нет! У нас в Житомире тоже начиналось с магазинов! И сейчас так будет! Ограбят, напьются и тут же возьмутся за евреев!

Он снял шляпу, вытер ею вспотевший лоб и попытался в нее же высморкаться, но только измазался. К нему подошла Эстер и, отобрав шляпу, возмущенно сказала:

- Что за ерунду вы говорите, Лазарь Семенович! Больше двадцати лет Советской власти, а вы о погромах!

Богуславский выхватил у нее шляпу, вскинул на голову.

- Где ты увидела Советскую власть, Эстер? Нет ее! Теперь власть бандитов! Ты видела, Эстер, погромы? Я видел! Мне эти кошмары до сих пор снятся! Теперь снова…

Лазаря Семеновича начало трясти. С носа сползли очки, он их подхватил и принялся галстуком вытирать толстые стекла. В глазах стояли не вылившиеся слезы, губы мелко дрожали. Дора шепнула Эстер:

- Уведи его. А то и меня начинает трясти.

Эстер взяла его под руку, и он послушно пошел, размахивая свободной рукой. Эта рука и шляпа, лихо сидящая на голове, делала его похожим на бульварного гуляку. Рядом с ним дама - стройная Эстер с громадной черной косой, покачивающейся за спиной, словно удав на дереве. Наталье Михайловне показалось, что это уходит прошлая жизнь со всеми ее радостями и горестями. Вот она, та жизнь, завернула за угол… Сердце скорбно сжалось.

- Что теперь будет? - прошептала она, но Дора ее услышала.

- Рано горевать, Наташа. Ты же знаешь какой Лазарь паникер.

Наталья через силу улыбнулась, хотела ответить, но ее отвлек частый стук каблуков на лестнице. Костя подошел и спросил:

- Мама, чего Лазарь тут разорялся?

- Он не разорялся, а рассказывал что творится в городе.

- Хорошо, мама. Можно, и я посмотрю, что там делается?

- Тебя еще там не хватало.

- Ну, мам, пожалуйста.

- Ладно, иди, но ни во что не ввязывайся. Возвращайся побыстрее.

Последние слова она произнесла, когда Костя был уже за калиткой.

- Зачем ты его отпустила? - спросила Дора Ефимовна.

- Ты думаешь, его удержишь?

Перейти на Виртуальный тур по улице Караева, бывшей Морской

Костя пошел на Морскую улицу (ныне улица Караева - М.Б.) со стороны Каменных ворот, оставшейся от когда-то мощной крепости. Говорили, что от них к морю идет подземный ход, забитый скелетами. Кто видел - неизвестно, но верили.

Пройдя под гулкими сводами, Костя вышел на перекресток улиц, где темной громадой раскинулся универмаг. Вдруг из его двери выскочила женщина, осыпанная чем-то белым, будто не в магазине побывала, а на мельнице. Вслед выплыло белое облачко. Его тут же сдул ветер. Костя остановился, пытаясь что-то понять. Рядом с ним «притормозила» какая-то тетка.

- Там есть что-нибудь? - спросила она у той, что вся в белом.

- Да ну их! - крикнула та в сердцах.

- Кого их?

- Да тех идиотов, которые крушат все подряд, чтобы немцам не досталось. И до ящиков с пудрой добрались. Дыхать нечем!

В подтверждение ее слов из двери выпорхнуло легкое облачко розового цвета.

- Видишь, видишь? Уже до «Рашели» добрались!

- И впрямь идиоты, - сказала тетка и направилась на Морскую.

Длинная ситцевая юбка колыхалась в такт ее неспешным шагам. Проходя мимо, заглянула в открытые двери хлебного магазина и тут же вышла с муляжом франзоли. Зачем он ей? Видимо, женщина задалась тем же вопросом, если, не оглядываясь, выбросила его через голову. Костя едва успел пригнуться, муляж пролетел над ним.

А вот и здание банка с продуктовым магазином внизу. Он так и назывался «Под банком». На тротуаре и на мостовой валяются обломки посуды и другой торговой утвари. Окна зашторены, а дверь взломана, прикрывавшая ее металлическая штора валяется в стороне.

Тут же собралась группка полупьяных мужиков, которые грабили не магазин, а выходящих из него добытчиков. Улица гудела от ругани и воплей, стычки доходили до мордобоя.

- Эх, люди, люди. Ничего там нет, а всё лезут.

Костя (Рыжий Кот) с дядями Шурой и Володей

Костя не заметил как рядом с ним остановился мужчина в рабочей спецовке. Он не был пьян и курил папиросу «Беломорканал». Показалось странным: простой рабочий курит не махорку или «гвоздики» в виде папирос «Спорт», а «Беломор». Костя дерзко спросил:

- А вы откуда знаете? Уже и в табачном магазине побывали?

- Откуда ты взял, что я там побывал?

- «Беломор» курите и знаете, что где есть.

- Уж больно ты приметливый, парень, - ответил мужчина, - но, учти, я нигде и ничего не грабил. Просто проходил здесь вчера и видел как всё путное раздавали людям.

Но вот из магазина вышла женщина, за которой Костя до этого наблюдал. Она, прижимала к животу набитый чем-то мешок. Он, показывая в ее сторону, сказал:

- Если видели, и минуты не прошло, как эта баба набила полный мешок. А вы говорите ничего там нет.

- Барахла и сейчас там хватает.

В мешок вцепились два грабителя и попытались вырвать его из рук женщины, но так как они тянули в разные стороны, он оставался в ее руках. Третий грабитель, по виду цыган, ничего лучше не мог придумать, как забросить ей юбку на голову. Она выругалась и лягнула мужика ногой. Тот, согнувшись, взвыл. Из мешка покатились латунные тарелки торговых весов. Грабителям весы не нужны, и они, успокоенные, отошли в сторону, но не третий грабитель. Когда женщина принялась поднимать тарелки, он разогнулся и, увидев ее наклонившейся, ткнул ногой в зад. Женщина полетела через бордюр на мостовую. Цыган засмеялся, открыв золотозубый рот, и, подхватив мешок женщины и еще один, стоявший в стороне, направился к Каменным воротам. Его жертва нашла в себе силы встать и, шатаясь, пошла к морю. Ее лицо было залито кровью.
У Кости от этого омерзительного зрелища, ноги будто прилипли к асфальту, губы дрожали.

- Иди домой, сынок, - сказал незнакомец, - ничего хорошего здесь не увидишь.

Костя ушел бы, но ноги… Мужчина положил руку на его плечо, и мальчик почувствовал твердость ладони.

- Где твой отец сейчас?

- На Перекопе.

- Был там. Теперь на Перекопе немцы.

- Откуда вы знаете?

- Знаю. Иди, сынок.

- До свидания, - неожиданно для себя попрощался Костя.

Незнакомец улыбнулся и кивнул головой. Костя свернул в Соборный переулок и сразу же окунулся в тишину.

ГЛАВА Х

Костя Майданюк - прообраз героя романа Рыжего Кота

Во дворе Костя увидел Витю. Тот чинно поднимался по лестнице, прижимая к груди несколько темных бутылок.

- Кот, - крикнул Витя, - беги в книжный магазин, там чернила есть!

Костя понял, что за бутылки несет Витя. Тот еще растягивал рот в счастливой улыбке, как услышал:

- Ты - мародер, Витька!

Рот мгновенно сбежался.

- Никак не пойму, Кот, ты дурак или придуриваешься? Они там валяются, бери не хочу. Так кого я ограбил?

Костя под впечатлением недавних событий не мог себя сдержать:

- Совесть свою чернилами измазал, идиот!

- Сам идиот! – ответил Витя.

Костя рванулся было к нему, но стукнула калитка и во двор вошли двое. Мужчина в коричневом костюме, при галстуке. Женщина в легком коверкотовом пальто, на голове фетровая шапочка, из-под которой выглядывал локон типа «Хочу замуж».

- Здравствуйте, Лев Борисович, - воскликнул Витя и расплылся в улыбке.

- Здравствуй, Володин, здравствуй! Выходит, ты здесь живешь? Вот удача. Спустись на минутку.

Витя зазвенел бутылками, укладывая их на ступеньки лестницы. Сходил осторожно, чтобы они не покатились за ним.

- Уютный дворик, ты не находишь? - спросила женщина у своего спутника.

- Ты права, дорогая, - ответил тот и, обращаясь к подошедшему мальчику, представил женщину: - Это товарищ Жуковская, ответь на ее вопросы.

Витя учтиво поклонился даме и в свою очередь представился:

- Виктор.

- Очень приятно. Скажи, Виктор, в вашем дворе живет тихо помешанная женщина?

- Ага. Это тетя Бетя.

- Что за «ага», Воеводин?

Мальчик не успел смутиться, как женщина резко сказала:

- Бросьте свои учительские замашки, Лев Борисович!

Костя во все глаза рассматривал надменное лицо женщины. Это ею интересовался Полянский. Между тем Жуковская продолжала спрашивать:

-Правда, что она помешалась от страха перед мнимыми зверствами германской армии?

- Это так, - подтвердил Витя, - но мне кажется…

- Что тебе кажется, Виктор, ты расскажешь в другой раз, а сейчас скажи: они эвакуировались?

- Ее муж…

- Стоп, Виктор! Да или нет?

- Нет, они остались. Я бы мог к ним сбегать…

- Спасибо. В другой раз, а сейчас до свидания. Где вы, мой кавалер?

Лев Борисович подскочил к ней и подставил руку. Она вложила в «крендель» ладонь, и они пошли к калитке. Костя посмотрел им вслед, и его будто пронзило током. Парочка! Та парочка с кладбища! Попытался вспомнить лицо учителя… Должны быть царапины! Какой же он дурак, что пялил глаза только на Жуковскую. Что делать? Догнать? Догнать!

Они шли в сторону Караимской. Побежал, обогнал и тут же остановился.

- Тебе что? - испуганно спросил Лев Борисович.

Костя, переводя дыхание, молча всматривался в его лицо. Мальчика начали обходить, как столб, но он снова стал на их пути. Жуковская недобро спросила:

- Тебе что надо, негодник?

- А вот что! Почему вы сказали, что зверства фашистов «мнимые»? Вы не верите?

Спрашивает её, а сам пристально всматривается в лицо мужчины. Где следы той ночи? Красный нос, возможно, от алкоголя, полосы похожи на морщины. Жаль, он этого мужика раньше не видел. Тем временем Жуковская двумя пальцами поддела подбородок мальчика и повернула его лицо к себе. Он увидел злые глаза.

- Еще будут вопросы? - спросила она строго.

Пересилив робость, он дерзко сказал:

- Вы еще на тот не ответили!

- Он еще не битый, - сообщила Жуковская своему напарнику.

Тот, в знак согласия, наклонил голову. И Костя увидел царапины! Их было гораздо меньше, чем у него самого, но они были!

Жуковская грубо торжествующе сообщила:

- Ты прав, щенок, я действительно считаю, что германская армия поступает справедливо и, если карает, то заслуженно! Был бы ты умнее, не задавал бы глупых вопросов.

Отпустив подбородок, женщина сняла с Костиной головы тюбетейку, крутанула ее за кисточку и весело воскликнула:

- Смотрите, Лев Борисович, какой он рыжий! Твой отец, мальчик, случайно, не немец?

Задыхаясь от злости, Костя выхватил тюбетейку из ее рук и побежал в сторону дома. Тут же, за углом, столкнулся нос к носу с Витей. Тот, оказывается, подслушивал. Уже во дворе он сказал:

- Чего придирался? Может, она оговорилась.

- Ты только меня слышал? А что она ответила, ты слышал? Оговорилась! Как бы не так! - кричал Костя, подбегая к лестнице.

- Не тронь мои бутылки! - истошно закричал Витя.

Но Косте было не до них. Забежав на веранду, он выдвинул ящик стола, разгреб ненужные предметы и нашел зеркало, сложенное книжицей. Поставил на стол и, еще тяжело дыша, начал рассматривать свое лицо. Эге, сейчас и на его лице не сразу увидишь царапины! В ту пору, когда мама заставила его смотреться в зеркало, он видел их ярко-багровыми. Такими и запомнились. Теперь ясно, почему он не смог сразу рассмотреть их на лице учителя.

За спиной стукнула дверь, и на веранду вышла мама. Он совсем забыл, что она дома. Наталья Михайловна взяла у него зеркало, поправила волосы и, вздохнув, спросила:

- Ну и как? Что выходил? Лазарь Семенович прав оказался?

- Куда там! Магазины грабят, но оттуда всё путное еще вчера людям раздали. А вообще, появись там хоть один милиционер, их бы как ветром сдуло.

Поддаваясь дальнейшим расспросам мамы, он рассказал о той женщине.

- Ты не заметил, зубы у нее золотые?

- Я ей в рот не заглядывал!

- Ну, я понимаю, но может, она улыбалась?

- Конечно, ее лупили, а она улыбалась!

- Да, ты прав. Как это все мерзко. Надеюсь, ты не вмешивался? Молодец. А какие глаза у нее? Случайно не заметил?

- Ой, нужны мне были ее глаза!

- Чего ты сердишься? По твоему описанию, она могла быть моей напарницей по дежурству. Ну, ладно. Кушать будешь?

- Потом. Сначала пойду, погуляю.

- Опять?

- Так я же не гулял! Я быстренько!

- Иди, но быстрей возвращайся.

Она хотела потрепать его за волосы, но он увернулся.

Теперь сидит под лестницей и думает. То, что Жуковская и тот учитель - враги, он не сомневался. Но зачем они приходили? Почему спрашивали о тете Бете? Вскоре понял: сколько бы ни сидел под лестницей, нового ничего не придумает. Нужно идти в комендатуру. Вдруг там еще кто-нибудь есть.

***

В городе безвластие. Кто-то затих в недоумённом ожидании, кто-то, пользуясь случаем, грабит магазины и квартиры эвакуированных. Для Жуковской, вышедшей из подполья, этот день был своего рода выходным. Может, уже завтра придется с головой окунуться в нелегкие обязанности по очистке города от большевистской нечисти.

Сегодня же – экскурсия на аэродром. Только вчера там сняли посты, улетели последние самолеты, и все, что могло двигаться, ушло в сторону Севастополя. Теперь ей никто не помешает обозреть дело рук своих – взорванное бензохранилище. В попутчики напросился Копеков. Он, видите ли, никогда не был на аэродроме.

Он же заинтересовал Жуковскую рассказом о богатом еврее, который намеревался эвакуироваться, но остался в городе, якобы, из-за болезни жены. Люди, знающие этого еврея, утверждают, что он ждет прихода немцев, чтобы с их помощью уехать в Палестину. Там пригодились бы бесполезные в Союзе богатства.

Только дурак может строить такие планы, подумала вначале Жуковская. Но как дурак смог разбогатеть, да еще при Советах? Кажущаяся нелепость заинтриговала ее. Еще не зная как можно будет ею воспользоваться, она решила лично заняться судьбой этого еврея.

Так эта парочка и очутилась во дворе, где проживал не только Богуславский, но и Костя с Витей.

С Раздельной они и направились на аэродром. Сокращая путь, прошли кладбищем. Еще там унюхали чад жженой резины. На самом аэродроме зловоние усилилось. Впору закрывать носы, но Жуковской такой смрад благоухал ландышем. Обходя разбросанные обломки различных конструкций и тлеющие груды авиационных покрышек, Жуковская устремилась к складу ГСМ.

Вот и желанные развалины. Но что такое? Уже с первого взгляда ясно, что бензохранилище взорвано не несколько дней назад, а совсем недавно. В бочках продолжает выгорать отработанное масло, на ветру вспыхивает еще тлеющая ветошь, да и запах взрывчатки не выветрился. И главное: к моменту взрыва цистерны из-под горючего были пустыми, иначе случился бы сильный пожар, но его не было.

- Здесь какое-то недоразумение, - удрученно произнесла она. - Пойдем отсюда.

Издалека увидела, что от гаража остались одни головешки. В стороне на чем-то сидели трое мужчин, по виду ее бывшие сослуживцы. Она прошла не к ним, а к гаражу. Вот и то место, где гудели прогреваемые моторы, где переругивались шофера, а она искала приписки в путевках и отчитывала нерях. Все разворочено, все неузнаваемо. Кому понадобилось так безжалостно разгромить мирный объект? У кого руки чесались? К ней подошли Кузнецов, Смолин и ее недоброжелатель – Обухов.

- Кто это так постарался? - спросила, сделав широкий жест.

- А вы еще не знаете? – весело удивился Смолин.- Немецкие диверсанты. Говорят, перепутали склад ГСМ с гаражом. Может, на запах бензина шли.

- Что ты треплешься? - остановил Смолина Кузнецов. – Ничего не перепутали. Им просто не дали взорвать склад, обстреляли, вот и побежали в сторону гаража. Там ихняя взрывчатка и сработала. Видите яму во дворе? От нее.

- И откуда такие подробности? – спросила Жуковская.

- Так военные разболтали. Кто жене, кто любовнице. Так и пошло.

Жуковская вспомнила, как рвалась в гараж. Хорошо, что не пустили. Да и куда было пускать?

Кузнецов спросил:

- Что будем делать, Елена Александровна, когда немцы придут?

- Тогда и будем думать.

- Я к тому, что в городе годных машин не осталось. Даже нашим развалюхам теперь пшик. Как вы думаете, немцы дадут нам порулить?

- Рулить будут немцы, у вас же будут другие функции.

- Это как понимать?

- Что непонятно? – вмешался Смолин. – Немцы буду руководить, а мы нужники чистить.

- Зачем так мрачно, Григорий Матвеевич?- не согласилась Жуковская. – Кроме нужников, будет и другая работа, но, как вы правильно сказали, под руководством немецких властей.

- У вас, Елена Александровна, есть ответы на любые вопросы? - с издевкой спросил Обухов.

Она вспомнила, как он пытался уличить ее в непочтении к товарищу Сталину. Неужели снова копает? Взять на заметку. Посмотрела в сторону Смолина и поняла, что тот о том же вспомнил. Она ответила:

- Видите ли, товарищ Обухов, еще Владимир Ильич заметил, что в жизни случается такое, что и нескольким мудрецам будет не по силам ответить на идиотские вопросы одного дурака. Ваш вопрос из той категории.

- А вы не боитесь в такой день ссылаться на Ленина?

- А кого бояться, товарищ Обухов? Вас, что ли? Разве вы не советский человек?

- Разве я один тут?

- Я бы тебе, Кирюха, не советовал на других ссылаться, а то недолго и по шее получить, - предупредил Кузнецов.

- Ты мне угрожаешь?! – вскипел Обухов.

Не исключено, что перебранка могла закончиться дракой, если бы не голос, раздавшийся со стороны груды камней:

- Я приветствую дружный коллектив гаража УВСР!

Повернулись на голос и увидели Каргина! Не удивилась только Жуковская. Когда утихли возгласы изумления, Обухов сказал:

- Вот теперь и я поверил, что в нашем городе и близко нет советской власти.

- Почему? – спросил Смолин.

- Сам подумай, убийца свободно расхаживает по улицам, да ещё днем. Это уж точно в городе власти нет, - пояснил Обухов.

- А ты не боишься, что я обижусь и захочу наказать тебя? – спросил Каргин.

- Ты, меня?! – грозно удивился Обухов. – А ну иди сюда, шкет поганый!

Сказал и сам пошел к нему. Каргин отступил на шаг и картинно выхватил из-за пояса револьвер. Удивленный Обухов замер.

- Чего стал? – спросил Каргин. – Иди, иди. Шкет поганый продырявит тебе пузо.

- А ну, прекратить! – крикнула Жуковская.

На нее уставились: не ожидали такого грозного окрика. Обухов отступил, а Каргин опустил руку с револьвером. Она скомандовала:

- Каргин, убрать оружие и сейчас же марш отсюда!

Тот послушно повернулся и направился к груде камней, из-за которой минуту назад вышел.

- Вам же, ребята, - сказала Жуковская спокойно, - лучше разойтись. Пойдемте, мой друг, - предложила она Копекову.

Они шли, а шофера смотрели вслед.

- А в ней что-то такое…, - задумчиво проговорил Смолин.

- Что такое? - поинтересовался Кузнецов.

- Что-то властное. Раньше она была другой.

- А может, ее оставили по заданию? - предположил Обухов.

- Это не наше дело, - сказал Кузнецов. - Давайте и впрямь расходиться. И как договорились: если кто унюхает насчет работы, то сразу сообщит.

***

Почти бегом шел Костя по улице Революции. Под ногами трещали осколки стекол. В некоторых местах они усыпали тротуар так густо, что, казалось, идешь по льду. Вот и книжный магазин, куда приглашал Витька за чернилами. За разбитыми витринами поломанные полки, разбросанные книги, многие облиты чернилами. Людей в магазине не было. Видно, грабительская горячка кончилась. Редкие прохожие куда-то спешили. Куда? Он в комендатуру, а они куда? Теперь спешить некуда, остаётся только ждать.

За углом увидел знакомый дом. На крыльце часового не было. Дверь настежь. Вошел в коридор. Когда-то прокуренный, он пах горелым и мочой. Прошел по кабинетам. Везде пустые столы, голые стены и мусор.
В самом конце коридора распахнута дверь, обитая оцинкованным железом. Маленькая комната, окно зарешечено, в углу кто-то в чем-то копается. При появлении Кости этот «кто-то» встал. Им оказался подросток несколько выше его ростом.

- Ты что тут делаешь? - ревниво спросил Костя. Он невольно почувствовал себя ответственным за эти «апартаменты».

- Да вот роюсь в радиохламе, - добродушно ответил тот.

- В чем, чем?

- Да в радиохламе. Здесь, как видишь, хранились конфискованные радиоприемники. Вчера их тут крушили. Смотри, сколько набили.

- И зачем оно тебе?

- Думаю, из всего хоть один радиоприемник собрать.

- Ты кумекаешь в радио?

- Немножко.

- А ты, случайно, не видел, когда они уехали?

- Видел, я тут рядом живу, на Приморской.

- Так когда они уехали?

- Вчера. К вечеру уже никого не было. А ты чего пришел?

- Мордвинова хотел увидеть.

- Опоздал. Я зашел сюда, как только часового с крыльца сняли. Так Мордвинов ещё в печке шуровал, бумаги жег.

- Ты его знал?

- Так он у нас во дворе жил. А тебя как зовут?

Костя назвался.

- А я Леня Пахомов, в первой школе учился.

- Я тоже, - ответил Костя и почему-то заторопился: - Ну, ладно, я пошел.
Тяжело спускался с крыльца. Постоял перед ним, как перед родной могилой. В голове пульсировала одна мысль: «Что делать?».

Вышел на Революцию и нос к носу столкнулся с мужиком, с которым разговаривал на Морской. Удивился шепоту через плечо:

Сквер коммунаров в Евпатории

- Молчи. Иди в садик «Погибших коммунаров». Я следом.

Сейчас Косте всё равно было куда идти. В садик, так в садик. У входа присел на каменную скамью, где перед самой войной его сфотографировал дядя Шура, папин брат. Прошло всего несколько месяцев, а кажется, так давно. Подошел к обелиску, под которым похоронены первые евпаторийские коммунары. На мраморной плите лежал алый, как кровь, засохший цветок, а рядом веточка туи. Он отломал от ближайшей туйки веточку и положил по другую сторону от цветка. Теперь их трое, поклявшихся бороться с фашистами, и не беда, что из всех троих он знает только одного.

Уселись на скамейке, укрытой кустами сирени.

- Ты, я вижу, в комендатуру бегал.

- Ну и что?

- Не говори, что от безделья туда заскочил.

Что нужно этому мужику, чего в душу лезет? И без него тошно.

- Вы мой папа? - спросил Костя, - Я вам все должен рассказывать?

Собеседник смутился.

- Извини. Меня зовут Андрей Петрович, а тебя? Так вот, Костя, я еще на Морской понял, что ты наш, советский. Так что тебе нужно было в комендатуре?

- А что изменилось? Вы все равно не стали моим папой.

- Ну и зануда ты, братец, - досадливо проговорил Андрей Петрович.

Костя покраснел. Действительно, что он из себя строит? Полянского в городе нет, от Мордвинова только стол остался, да и тот перевернутый. Что делать? Кому нужно его открытие, если некому его передать? Стоит рискнуть. Он начал издалека.

- Вы помните взрыв на аэродроме в конце сентября?

- Помню. Немецкие диверсанты что-то там взорвали.

Мальчика обидела обыденность тона. Вроде: «Подумаешь, событие… Таких взрывов у нас навалом», поэтому спросил с ехидцей:

- Может, знаете, кто это сделал?

- Я же сказал - диверсанты.

- Нет. Кто им из города помогал?

- Как мне известно, это осталось тайной.

- А вот я знаю!

- И ты побежал в комендатуру, чтобы сообщить?

Костя кивнул.

- Вот как. И кто же?

- Извините, Андрей Петрович, но мне приказано об этом случае не распространяться.

- Понимаю, но мне ты должен будешь рассказать. Ты комсомолец?

- Нет, пионер.

- А я - большевик. Веришь?

Мальчик пожал плечами. Стало ясно, что с ним игра «веришь - не веришь» не пройдет.

- Ну, а если убедишься, расскажешь?

- Смотря как вы будете убеждать.

Андрей Петрович покачал головой и полез куда-то в «дебри» своей спецовки. Достал серую тряпицу, а из нее книжицу в красной обложке. Такую Костя видел у отца.

- Похож?

На мальчика проницательно глянуло молодое гладко выбритое лицо. Пиджак, белая рубашка с галстуком.

-Таким я был пять лет назад, - сказал Андрей Петрович. - Вот читай: «Всесоюзная коммунистическая партия большевиков». Фамилию, извини, закрываю. Тебе она пока ни к чему.

Косте понравилась осторожность Андрея Петровича, в какой-то мере они с ним квиты. Тот укутывал партбилет в тряпицу, а Костя рассказывал:
- С Морской, где мы вместе стояли, я пошел домой. Собирался поговорить с одним пацаном, но не получилось: во двор вошли женщина и мужчина. Они и есть те, кто готовил диверсию.

- И все?

- Да нет. Ночью, когда случился взрыв, мы с Туйчиком гнались за тем мужиком.

И Костя подробно рассказал о той ночи. Потом продолжал:

- Женщину я определил по фамилии, ее при нас называл Полянский, а мужчину по царапинам. Видите на моем лице? Такие же у него.

- Ясно. И кто же они?

- Он учитель, зовут Лев Борисович. Фамилию, наверное, Витька знает. А женщина - Жуковская.

Будто не фамилию услышал Андрей Петрович, а команду «Замри!».

- Ты… ничего не путаешь? Как она выглядит?

Костя легко описал ее, не забыв локон из-под шляпки.

- Не может быть, - прошептал Андрей Петрович и растерянно спросил: - Где ты был неделю тому назад?

- Так я тогда ничего не знал! - удивился Костя.

- Да, да. Если то, что ты сказал - правда, то это беда. Она многих городских большевиков в лицо знает, а по фамилиям и говорить нечего.

Некоторое время он сидел, обхватив голову руками, а потом спросил?

- Ты где живешь? Ясно. Как-то был в вашем дворе. Ворота слева от калитки, а в глубине лестница.

- Все правильно, - подтвердил Костя, - я и живу на втором этаже.

- Ты вечерами, прежде чем лечь спать, выходи на лестницу. Осмотрись. Если понадобится снова встретиться, я приду и кашляну тебе от ворот
Пожимая Косте руку, добавил:

- На днях немцы войдут в город. Без нужды не высовывайся и никому не рассказывай о нашей встрече. Главное, не попадись снова той сволочи.

***

Николай Дмитриевич Лухнев (так звали Андрея Петровича на самом деле), выйдя из сквера, пересек улицу и по набережной направился домой. Он проживал за Бо-Риважем, в доме на Пляжном переулке.

В райкоме партии, когда встал вопрос об организации подполья в городе, посчитали Лухнева хорошим кандидатом на роль одного из его руководителей. Член партии со стажем, большой организаторский опыт и, что немаловажно, в городе недавно. Да, здесь он не завел знакомств: дни и ночи на работе, но кто мог подумать, что Жуковская окажется изменницей?

Эта женщина была заметной фигурой в их строительной организации. Работая на скромной должности диспетчера гаража и будучи беспартийной, она толково выступала на профсоюзных собраниях, хорошо исполняла свои служебные обязанности, находила подход к каждому водителю. Во многом, благодаря ей в гараже не было склок и коллективных пьянок. Только беспартийность помешала сделать ее председателем профсоюзной организации управления.

Лухнев застал приболевшую жену на ногах. Стоит этой трудяге почувствовать себя лучше, как сразу хваталась то за стирку, то за готовку еды. Он был плохим помощником жене, но что делать, такая работа. На этот раз она протирала полы. Посмотрев на него с укоризной, спросила:

- А что сейчас тебя заставляет не быть дома? Раньше работа, а сейчас что?

Он подошел к ней и, положив руки на плечи, сказал:

- Сейчас, Тонечка, другие заботы. Не сегодня-завтра жди немцев. Ради нашей сохранности, нужно было осмотреться.

- И что высмотрел?

- Помнишь, я тебе рассказывал о диспетчере Жуковской?

- Это о той вертихвостке, что с шоферами крутила? Она не уехала? Ты с ней встретился?

- К счастью, мы не виделись.

- Тогда что за таинственность?

- Какая, к черту, таинственность? Здесь впору волком выть.

- Этого еще не хватало. Так в чем дело? - спросила жена, вытирая руки о фартук.

- По имеющимся сведениям, она предательница.

- Ну и черт с нею, тебе-то что?

- Она знает, кем я был в управлении, что я член партии.

- И что такого? Таких тысячи! Ты не какой-то там комиссар, а простой прораб.

- Номенклатурный работник, Тонечка.

- Ну и что? Ты же не языком работал, а головой.

- Ну да ладно. Пока не поздно, нужно кой-какие бумаги припрятать. Дай мне какую-нибудь жестянку, я все сложу в нее и зарою на берегу.

- Дождись ночи. Да и зачем в песок? Шторм будет - размоет. Лучше уж на бульваре, где-нибудь под приметной туей.

*****************************************