Александр Стома - РЫЖИЙ КОТ ПРОТИВ ФРАУ БОСС, ИЛИ СКВОЗЬ МУТНЫЕ СТЁКЛА ВРЕМЕНИ, роман. История Евпатории. Евпатория в Великой Отечественной войне

Представляю Вашему вниманию документально-художественный роман евпаторийского автора Александра Стома "Сквозь мутные стекла времени". Роман любезно предоставлен автором для публикации на сайте по истории Евпатории. В романе описываются события перед и во время Великой Отечественной войны в Евпатории.

В мае 2011 года вышла книга "Сквозь мутные стекла времени" А. Стома коллекционным тиражом 50 шт. Данная публикация предназначена для ознакомительного чтения. Все права на данное произведение принадлежат А. Стома.

Хотя роман и художественный, многие герои этого романа - реальные люди той эпохи. "Рыжий Кот" - действительно живший в Евпатории со своей семьей паренек Костя, Котя, как ласково называет его младшая сестра, живущая в Евпатории и сегодня. Семья Богуславских - действительно жившая во дворе на Тучина семья, с действительно сошедшей с ума тетей Бетей. В том же дворе жила и тетя Дора, описанная в романе. Да и само описание двора - реальный двор. Так же реальны и фамилии десантников, и места действий романа в Евпатории.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЯРОСТЬ И ЗЛОБА

ГЛАВА I

17 декабря 1941 года начался очередной, самый остервенелый штурм Севастополя. Фон Манштейну, командующему 11 армией в Крыму, была поставлена задача завершить затянувшуюся осаду и освободить увязшую армию для выполнения других задач.

Военная наука путем четкого подсчета противостоящих друг другу сил гарантировала успех. Штурмовые волны катились одна за другой, сметая оборонительные позиции севастопольцев. Но какая-то неведомая сила снова и снова отбрасывала его солдат на исходные позиции.

Не остановила Манштейна и высадка советских войск в Керчи (26.12.41) и в Феодосии (29.12.41). Уверовав в «последний рывок», он продолжал натиск и только 31 декабря, убедившись в бесполезности усилий, приказал своим войскам прекратить штурм. К тому времени немцы потеряли Керченский полуостров.

У советского командования созрел план полного освобождения Крыма. На 6 января 1942 года было назначено наступление сразу в трех направлениях: Джанкой, Перекоп и Симферополь. Чтобы сковать силы фашистов, решено произвести упреждающую высадку десантов в нескольких пунктах побережья Крыма, в том числе и в Евпатории.

В ночь с 4 на 5 января 1942 года из Севастополя в сторону Евпатории вышли тральщик «Взрыватель», буксир СП-14 и семь катеров-охотников. На кораблях усиленный батальон морской пехоты под командованием капитан-лейтенанта Константина Бузинова. Его задача - подготовить плацдарм для высадки в городе основного десанта. В этот день он еще не мог знать, что усилия его батальона окажутся тщетными из-за того, что намеченное на 6 января наступление Крымского фронта будет сорвано, а основной десант не высадится из-за плохой погоды.

В третьем часу ночи десант прибыл к месту высадки. Капитан госбезопасности Леонид Полянский собрал свою группу в кают-компании тральщика. Закрыв за собой дверь, он остался стоять, прислонившись к переборке спиной.

- Друзья, - обратился он, - мы на евпаторийском рейде. Для многих из вас Евпатория – родной город. По такому случаю, поздравляю с возвращением. Высаживаемся на Пассажирскую пристань. Наша задача: быстро и решительно проникнуть в зону, занятую врагом, захватить и обезвредить созданные немцами органы управления. Командиры групп - капитан Берёзкин, лейтенант Смирнов и старшина Горин. Все знают своих командиров? Хорошо. Обращаю внимание, товарищи, что вы не должны ввязываться в бои, мешающие выполнению основной задачи. Теперь детали. Первый сборный пункт у Круглой беседки в сквере. Оттуда через сад «Погибших коммунаров» ныряем в Узкий переулок. Второй сборный пункт у детской библиотеки, что на Хозяйственной улице. Там я вас встречу и укажу основное место дислокации отряда. Списки «клиентов» находятся у командиров групп. Вопросы?

- Есть вопрос, товарищ капитан. Старшина Горин. Вы, товарищ капитан, говорите «не ввязываться в бой». А если фрицы сами на нас полезут? Просить мерси?

Полянский знал, что ответ самому Горину не нужен. Видимо, в его группе есть бойцы, которых нужно сдерживать, а его старшинского авторитета явно недостаточно. Строго сказал:

- Кому не терпится пострелять, скажите здесь и сейчас. Я переведу того в батальон капитана Бузинова. Там и отведете душу. В нашу задачу брать города не входит. Повторюсь: необходимо скрытно войти в тыл врага, поднять с постели предателей и сдать их в руки советского правосудия. Встретишь врага нос к носу - заколи его ножом. Не достанешь ножом, затаись или прошмыгни мимо. В бой вступать только в том случае, если это необходимо для выполнения основной задачи. Вопросы? Нет? Командиры, разведите свои группы. Для инструктажа даю десять минут. Сбор на баке у левого борта.

Полянский поднялся на палубу. «Взрыватель», приглушив машины, еще дрейфовал. Сквозь прорывы густого белесого тумана, поднимающегося от парящей воды, просматривался город. Темнела громада гостиницы «Крым», а перед ней серела от выпавшего снега набережная. Тишина.

Тральщик и буксир ждали сигнала гидрографов, которые на «тузике» отправились к берегу. Они выставят по обеим сторонам пристани сигнальные фонари, что обеспечит кораблям точную и быструю швартовку.

- Есть створ! - приняли сигнал на мостике и сразу команда: - Полный вперед!

Теперь и Полянский рассмотрел два красных огня: будто дракон всматривается в ночную мглу. Палуба слегка вибрирует от напряженной работы машин. Корабли подходили к пристани одновременно: тральщик - левым бортом, буксир - правым.

Полянский первым спрыгнул на доски пристани и побежал к берегу. Стоп! Впереди настил разрушен. Широко, не перепрыгнешь. За спиной сгрудились ребята.

- За мной, - скомандовал Полянский и «солдатиком» прыгнул в черную воду. Коснулся ногами дна, спружинил телом и сразу понял, что плыть не придется - вода по грудь. Его обрызгивали прыгающие рядом бойцы. Вперед! Холодная вода, хлюпая за спиной, прижала бушлат к животу. Со стороны Товарного причала слышна стрельба и взрывы гранат. Раздались одиночные выстрелы с балконов гостиницы «Крым».

Когда вышли к скверу, то корабли и пристань уже были освещены прожекторами, установленными на крыше гостиницы. По десанту хлестали пулеметные очереди. Тяжело высаживаться, когда тебя поливают свинцом… Помочь, зайти с фланга? Нельзя!

- Командиры, проверьте наличие, - скомандовал Полянский у беседки. - Даю полминуты вылить воду из сапог. За мной!

От детской библиотеки взяли влево и метров через 50 оказались у деревянных ворот. Полянский вошел в большой темный двор и направился в угол, образованный двумя домами. Осветил фонариком лестницу, ведущую в подвал. Когда весь отряд сгрудился возле него, объявил:

- Моя резиденция здесь. Связным остаться, остальным выполнять задания.

Двор опустел. Возле капитана остались два бойца. Подсвечивая фонариком, он написал записку и протянул одному из связных:

- Доставить комбату Бузинову - и сразу обратно. Под пули не лезть!

- Климов, - обратился Полянский ко второму бойцу, - спустись в подвал. Там, если мне память не изменяет, три комнаты. Проверь их на пригодность содержания задержанных. Возьми фонарик.

Полянский вышел за ворота, пересек улицу и попал в другой двор, стиснутый домами так, что тот напоминал колодец. Тихо и безлюдно, ни одно окно не светится. У дома, к которому приблизился, был высокий цоколь. Чтобы постучать в окно, пришлось стать на цыпочки. Раз-два, раз-два, раз. Прижимаясь к стене, отошел к воротам. На крыльце появился мужчина, осмотрелся и, никого не увидев, стал прикуривать. Лицо осветил огонек спички. Полянский молча подошел. Увидев его, мужчина махнул призывно рукой и вернулся в квартиру. В прихожей, пахнувшей керосином, обнялись.

- Здравствуй, Николай Дмитриевич! Рад видеть тебя живым и здоровым.

- Здравствуй, Леонид Михайлович. Как было велено – жду. Проходи в комнату. Наверное, десант?

Полянский сел за стол. Во вспыхнувшем свете папиросы увидел уставшее лицо хозяина квартиры.

- Да что говорить! Вам в Севастополе, наверное, не легче. Единственно, что среди своих. Сейчас хорошо только гадам. Говори, что от меня требуется.

- Не только слышал, но и на одном производстве с ней работал. Она была диспетчером в гараже.

- Это я знаю. Так где ее искать? Кстати, ее действительная фамилия Босс.

- Вот как. Ну и ладно. Она обитает в Новом городе. Там, по сути, все немцы живут. Приедут, позверствуют и обратно на дачи. Жуковская обеспечивает их информацией, и сама не брезгует участвовать в акциях. Ее любимое занятие - проводить облавы. Как увидит знакомого, сразу начинает измываться. Любит смотреть как люди перед ней дрожат от страха.

- Если б попался, не сидели бы с тобой. Она уже многих похватала. Хорошо, стерва, знает городскую партийную и хозяйственную номенклатуру. Но тебе и без нее работы хватит.

- А то и сказал, что на твой век гадов хватит. Взять хотя бы Копекова. Слышал о таком?

- Сейчас Копеков в заместителях бургомистра. Его начальник - слюнтяй и алкоголик. Держат его в бургомистрах из-за его дворянского происхождения. Так вот Копеков за двоих старается. А уж по коварству его еще никто не перещеголял.

- Факты будут. В ноябре, когда расстреливали евреев. Копеков, клялся им, что их отправят в Палестину. Многие поверили, как же караим, единоверец. Но и это не всё. Он посоветовал немцам приступить к расстрелам, только дождавшись южного ветра.

- А вот при чём. Расстреливают немцы на Красной горке, а она на севере от города. Звуки выстрелов при ветре с юга уносятся от города. Немцы последовали его совету. Результат ты знаешь.

- Вот еще эпизод его деятельности. Как-то караим Давид Болек ему в глаза сказал, что он гад и предатель. Копеков пригрозил ему арестом. Болек спрятался. Тогда полицаи арестовали его жену и мать. Стали пытать. Чтобы спасти их, Болек сам явился в полицию. Его объявили партизаном и приговорили к повешению. Накануне казни к нему в подвал пришел Копеков, в доску пьяный. Полицаи принесли пустые бутылки и по приказу Копеков разбили их на мелкие кусочки. Сняли с ног Болека ботинки и стали водить его по осколкам. Истекающего кровью, оставили в подвале, а утром повесили в сквере, что возле больницы. А вот еще…

- Хватит, Николай Дмитриевич. Надо идти. Помнится, здесь были фонари «летучая мышь».

- И последнее. Явка на Катыке-базаре (пл. Металлистов - М.Б.) не провалена?

- Проверь. Если всё тихо, поставь на калитке в правом верхнем углу химическим карандашом крестик. Лампы же поставь у ворот, я пришлю за ними связного. Мы расположились рядом, через дорогу.

На крыльце Полянский задержался, прислушиваясь к звукам. Бой не утихал. Вышел за ворота и увидел, как во двор его «резиденции» заталкивают людей, одетых явно не по сезону. Кто-то и в подштанниках. Не останавливаясь, подошел к подвалу. Климов доложил, что помещения пригодны для содержания задержанных.

Полянский радовался, всматриваясь в темноту. Там угадывался значительный улов – явно не случайные прохожие. Поиск шел по спискам, составленным в соответствии с агентурными данными. Всех, конечно, не удастся выловить, но оставшиеся в живых, пусть хорошо подумают, прежде чем связывать свою судьбу с фашистами. Подошел Горин.

- Никак нет, товарищ капитан. Пока обошлось, - вполголоса ответил старшина. - Сейчас пойдем остатки вылавливать.

- Ты не пойдешь, - сказал Полянский, - назначаю тебя комендантом нашей временной базы. Организуй охрану задержанных. Вернется Поляков, пусть всех перепишет. Потом оба ко мне. Я буду там, в подвале.

- Через улицу у калитки найдешь два фонаря «летучая мышь». Неси сюда.
Подошел Горин.

Вернулся Климов с фонарями, и Полянский, освещая ступени фонариком, начал спускаться в подвал. В первом отсеке остановился.

Старшина вынул из внутреннего кармана бушлата коробочку из-под монпансье, достал кресало, сделанное из куска напильника, и белый кремень. Под ним расположил конец фитиля и ударил по касательной кресалом по кремню. Сноп искр впился в обожженный конец фитиля, и тот сразу затлел. От него зажгли клочок газеты, а там и фонари.

- Показывай свои владения, - сказал Полянский Климову.

Тот поднял фонарь повыше, и они вошли в следующее отделение подвала. Сводчатый потолок, вверху окошко, забранное массивной решеткой. Из центра потолка на белом шнуре свешивалась электрическая лампочка. Она тускло блестела от фонарного огня. На дальней стене красовался кумачовый лозунг: «Выполним третью пятилетку в четыре года! », под ним стол, сбитый из толстых досок, с обеих сторон скамейки, наглухо скрепленные со столом.

- Здесь, товарищ капитан, можно будет допрос вести. Другая комната такая же, но без стола, и мусору много.

- Добро, - сказал Полянский. - Горин, иди к своим подопечным и, если не вернулся Поляков, ты, Климов, перепиши всех задержанных.

Оставшись один, Полянский сел за стол. Примерно год назад он уже сидел на этом месте. До войны здесь был красный уголок жилуправления, и он читал тут лекцию о происках империалистических разведок. Вернулись Горин с Климовым. Старшина доложил:

- Все в порядке, товарищ капитан, задержанные размещены, караул выставлен. Вот список.

ГЛАВА II

Сразу после Нового 1942 года ветер сменил направление и задул с запада. Потеплело. При такой погоде в Евпатории обычно идет дождь. Часто со снегом. Но на этот раз выпал только снег. Костя вспомнил, как они раньше радовались такому подарку природы: бросались снежками, «мылили» снегом лица друг другу, катались на санках. А в какую-то зиму он видел, как по Морской улице пробежал красноармеец на лыжах. Снег сдуло ветром к тротуарному бордюру, вот по нему и мчался тот лыжник.
Сейчас Костя вдыхает свежий снежный запах, любуется белизной, но радости нет: он один ходит по двору и сгребает ногами тонкий слой снега в неодинаковые бугры. Не может даже слепить снежную бабу - мама запретила мочить бинты. Так и остались во дворе бесформенные кучи, а Костя с основательно вымокшими ботинками пошел домой.

Ночью спалось плохо - дергали руки. Витя говорил, что так заживают раны. Чуть серело окно, посапывала во сне мама. Иногда она вскрикивала, тогда он вздрагивал. Но вдруг густая темнота прорезалась светлыми бликами, послышалась частая стрельба. Сердце мальчика забилось быстрее. Набросив на себя пальто, которым был укрыт поверх одеяла, он вышел на веранду. В стороне моря было светло, как днем. Стрельба густела. Вернулся в комнату и снял со стены ходики, чтобы на веранде посмотреть время. Когда вешал их на место, мама пробудилась.

Толкнул маятник, прислушался к его тиканью и, добившись равномерного хода, отошел от часов. Оделся на веранде, а ботинки уже под лестницей.
Выглянул на улицу и тут же спрятался: по мостовой со стороны моря бежали двое в белом. Они стреляли вдоль улицы, хотя за ними никто не гнался. Костя понял, что в подштанниках драпают немцы. Дождавшись, когда те свернут за угол, побежал к собору. Перелез через заборную решетку Церковного сада и вдоль стены пошел к морю. Стрельба гремела совсем рядом.

Вот и красавец Бо-Риваж, справа, где Пассажирская пристань, видны военные корабли. Румын внизу не было, зато с верхней площадки здания захлебываясь, строчил пулемет. Со стороны Хлебной пристани, метров за триста от Бо-Риважа, раздалось явственное «Ура!». Румынский пулемет замолчал, будто испугался, затем застрочил снова.

С ближнего к Косте корабля по прожекторам стреляла баковая пушка. С каждым ее выстрелом на пристани становилось темнее. Потом начался обстрел пулеметных точек. И Бо-Риваж замолк. Прихлопнули мамалыжников, - радостно подумал Костя. И тут же вздрогнул - услышал команду на немецком. Оглянулся, но никого не увидел. Прислушался. Голос звучал правее и откуда-то сверху. Пошел, пригибаясь, на голос. От железной калитки стала видна колокольня. С нее не стреляли, но почему-то громко кричали. Кому кричат, кто их может услышать в этом грохоте?
Над головой пролетел снаряд и взорвался недалеко от корабля. Снова крик с колокольни - и снова снаряд. На этот раз он взорвался по другую сторону причала. «Вилка», - мелькнуло в голове. Теперь снаряды посыпались один за другим. Один из них угодил в кормовую пушку, и она, высекая искры, пронеслась по палубе и свалилась в море. Корабли стали отходить. Костя понял, что десантники не знают, откуда немцы корректируют огонь, иначе легко прихлопнули бы их, как это сделали с румынами. Еще раз посмотрел на колокольню, будто запоминая место, и, уже не прячась, мимо поповских могил выбежал на улицу. Прикрытый стенами домов, помчался к тыльной стороне гостиницы «Крым».

Ворота гостиничного двора открыты настежь. На этажах на фоне красно-синих бликов пулеметной стрельбы мелькают тени. Из подъезда гостиницы выскочили двое немцев, завели мотоцикл и выехали со двора, не заметив Костю. Как пробраться к десантникам? Здесь этого не сделаешь - стреляют с обеих сторон.

Выскочил на Мойнакскую (ул. Демышева - М.Б.): в доме №3 есть проходной коридор. Бывает же польза от бесцельных мальчишеских походов. Двор пуст. В конце коридора парадная дверь приоткрыта, видны отсветы ночного боя. Выглянул. Через черную ограду сквера перелазили десантники и устремлялись к саду Погибших коммунаров. Он тоже так пошел, если бы не вспомнил о коридоре.

- Дяденьки, дяденьки, - закричал он, - вам сюда, здесь ближе!

- Куда ближе? - спросил один из моряков, приостанавливая бег.
- К немцам ближе! Они все в гостинице!

Лихой свист, и отряд собирается возле Кости.

Побежали вместе по гулкому коридору. Костя летел впереди, как на крыльях. Выглянули на улицу. Гостиница продолжала изрыгать трассы. Мальчик рванул было дальше, но был схвачен за воротник пальто:

- Оставайся здесь, сынок, там тебе делать нечего.

Его втолкнули во двор. Он услышал команду, не ему предназначенную:

Только тут Костя вспомнил, что никому не рассказал о колокольне.

Побежал снова по коридору, но бег был остановлен крепкой рукой. И снова за воротник. Ждал удара, но услышал властный голос:

В темноте различил женщину ростом с Котовского. «Бить не будет», - подумал с облегчением.

- Ты почему спать не даешь? – повторила женщина вопрос.

Ему стало смешно: бахают пушки, пулеметы строчат, а ей все нипочем.

- Извините, тетенька, - вежливо произнес Костя, - я в последний раз … И вы сможете продолжать спать.

- Не твое соплячье дело, а сейчас зайдешь ко мне и расскажешь, кто это там расшумелся.

Не церемонясь, она затолкала его в открытую дверь слабо освещенной комнаты, пахнувшей керосином и кошками. Костя от злости заскрежетал зубами. Женщина заперла дверь на ключ и положила его в карман халата.

- Рассказывай, - сказала она, усаживаясь на стул.

- Вот раскричался! - перебила его женщина. - Я не глухая. Лучше расскажи, что там происходит?

- Там сражаются! Что вам еще непонятно! Пустите!

- Вот бог сумасшедшего послал, - вздохнула женщина.

- А вы на бога не сваливайте! Сами затолкали, а бог виноват!
Хозяйка встала и начала хлопать по карманам халата.

Гостиница уже успокоилась, но пули еще цвиркали. Прижимаясь к стене, подошел к группе военных, стоявших под глухой стеной припортового здания. Их лица освещались сполохами горевшей гостиницы. По морю лупила немецкая артиллерия. Корабли темными тенями носились по заливу, пытаясь избежать прямого попадания.

- Вот садит, гад! - сказал военный в зеленой фуфайке, обращаясь к рядом стоящему. – Иди, ищи! Осмотри еще раз Бо-Риваж! Не может он так бить без наводки!

Моряк сорвался было с места, но Костин окрик его остановил:

- Что за привидение в лаптях? - удивился тот. И тут же спросил: - Так где наводчик?

- Вот те раз, а говорил, закрыта, - упрекнул кого-то командир и скомандовал:

- Действуй, Корниенко! Пошли двоих на крышу, что напротив церкви, пусть прикроют!

Моряки побежали, а командир подошел к Косте и хотел пожать ему руки, но увидев, что они забинтованы, обнял:

Костя прижался к командиру и замер. Тот похлопал его по спине и сказал:

- Знаю, и он меня знает. У меня сообщение для него.

- Тогда жди. Стань под стеночку и не высовывайся.

ГЛАВА III

Полянский взял список и, придвинув к себе лампу, начал читать. Знакомые фамилии. Кого тут только нет. Вот и Вемьяновский, прославившийся грабежами, следователь Голактионов, даже полицмейстер Братчиков попался, а вот Жуковской и Копекова нет. Это несколько снижало их успех, но на войне, как известно, не всё гладко получается. Но не затем ли он здесь, чтобы сделать не как получится, а как надо?

Полянский слышит, как, чертыхаясь в темноте, спускается в подвал Березкин. Зашел и тут же устало сел на скамейку.

- Уф, - сказал он, - полгорода обегали, искали ту гадину. Сказали, что она в Новом городе ошивается. Сунулись, но там серьезные заслоны. Три раза натыкались. Есть потери: убит сержант Волохов, двое раненых.

- Отправили. Да, еще и Смирнов ранен. Видел его на берегу.

- Он ничего не передавал? Меня Копеков интересует.

- Я спрашивал. Говорит, что дома его не застал.

- А что ему в той управе делать, если весь город на дыбки стал?

- Выходит, и нам нечего делать? Жуковскую спрятали, Копеков затерялся, пора и нам в Севастополь возвращаться. Так, что ли?

Полянский заметил, что Березкин обиделся. Положил ему руку на плечо и примирительно сказал:

- Понимаю, устал, Петр Васильевич, но куда деваться? Нужен нам этот Копеков, как воздух. Был бы Смирнов, его послал бы, а так тебе придется сходить в управу. Возьми десяток бойцов и двигай.

Шли быстрым шагом по кратчайшему пути, который мог знать человек, не один год проживший в этом городе.

Над местом высадки десанта периодически зависали немецкие осветительные ракеты. В их бледном свете была видна и улица, на которой они находились. Чуть дальше, на перекрестке, отсвечивали окна аптеки. Вход в управу, что напротив нее, отсюда не виден. Как там? Есть ли охрана? Березкин, дождавшись темноты, перебежал на другую сторону улицы и, прячась за воротным столбом, выглянул.

В ночь высадки десанта Вера Павловна была дома. Когда послышались выстрелы, она и Леня вскочили с постелей, опасаясь, что опять где-то что-то взорвется. Обошлось - бой шел в стороне. В комнате собачий холод и мать, уже одетая, снова легла под одеяло. Леня хотел пойти разведать обстановку, но она категорически запретила выходить. Он стоит у окна и всматривается в темноту. Когда зависали осветительные ракеты, он четко видел мостовую и дом с башенкой, которые давно намозолила глаза.
И вдруг какое-то движение под окном! Леня «прилип» к стеклу. Пригибаясь, вдоль стены шли военные: кто в бескозырке, кто в шапке, один в каске. Когда увидел, как один из них перебежал улицу, он сказал:

- С чего ты взял? - спросила Вера Павловна из-под одеяла.

Дальше они уже вдвоем наблюдали за тем человеком, другие бойцы им не были видны.

А Березкин всматривался. У главного входа, из-за колонны, выглядывает ствол пулемета, но людей не видно. На втором этаже тускло светятся два окна. Возможно, кто-то забыл погасить лампу. Стоп! На первом этаже, в самом конце здания, мелькнул свет фонарика и тут же погас. Выходит, люди в помещении есть, и Полянский был прав, посылая его сюда. Что за комната на том месте, где видел свет, какой отдел? Вспомнил: туалет! Как сразу не сообразил? Вот и окно до половины замазано белой краской.
Созрел план действий: разбивают окно в туалет, через него проникают в коридор и открывают огонь вдоль коридора. Боец, которого он поставит вместо себя у ворот, с первыми звуками разбиваемого окна, забросает вход в управу гранатами.

Леня и его мать видели, как один военный вернулся к стене, а другой стал на его место.

- Сейчас начнется, - сказал Леня, и они услышали глухие удары и треск разбиваемого стекла. Тут же раздались взрывы гранат. Задребезжали стекла, но штукатурка не посыпалась. Стрельба и вдруг тишина. Только со стороны порта слышатся выстрелы.

Березкин оставил двух бойцов внизу, а с остальными устремился на второй этаж. Разбежались по коридору. У закрытых на ключ дверей выбивали филенки и проникали в кабинеты. Везде пусто и темно. Но в одном кабинете дверь не на замке. Врываются. Луч фонарика освещает фигуру с пистолетом.

Фигура не исполняет команду, но и не стреляет. Дрожащая рука поднимает пистолет к голове. Прыжок, и Березкин его выхватывает.

Кабинет в два окна, стол заседаний, под ним едва светится лампа. Березкин вывернул фитиль. Ему подают документы, отобранные у задержанного. Он говорит:

- Найдите кабинет бургомистра и выберите оттуда все бумаги.

Капитан разложил на столе документы задержаного.

- Тэкс, с кем имеем дело? Да ты и есть Копеков! Леон Копеков! Был Лёвка, стал Леон? Чего молчишь?

На Копекове франтоватый коричневый костюм, белая рубашка с распахнутым воротом… А вот руки чем-то выпачканы.

Выбивая зубами мелкую дробь, Копеков невольно скосил глаза на обложенную белым кафелем печь. Березкин открыл дверцу топки и увидел, что она забита еще не подожженной бумагой.

Пленник задрожал еще сильнее, лицо и шея покрылись красными пятнами. Капитан знал, что на войне умирают не только от пули, но и от страха. Вот и этого может кондрашка хватить. Взял со стола графин с водой и подал Копекову.

Что только не сделаешь для врага, лишь бы не дать ему окочуриться раньше времени. А тот, стуча зубами, начал глотать воду, проливая ее на рубашку. Вошли бойцы.

- Товарищ капитан, кругом пусто. Из живых только этот.

- Выберите бумаги из этой печи, добавьте к бумагам бургомистра и быстро вниз. Не забудьте изъять документы у охранников.

Перед выходом из кабинета, Березкин спросил у Копекова:

- Что же ты лампу не загасил, когда стрельба началась?

- Стыдно признаться, но я с детства боюсь темноты…

Лёня и его мать видели: мимо их окна, неся какие-то свертки, скорым шагом прошли десантники. Между ними, подгоняемый пинками, плелся мужчина без пальто и шапки. Вера Павловна всмотрелась и обмерла.

- Заместитель бургомистра, - ответила мать и впервые задумалась об ответственности перед Советами за службу фашистам. Вспомнила, как пострадал ее первый муж. И тут же успокоила себя, решив, что Советы вряд ли вернутся. А то, что видела, так – эпизод.

У этой женщины были основания не любить советскую власть. Семью ее отца, сельского кузнеца, раскулачили и отправили в ссылку. Ее не тронули: к тому времени вышла замуж за пролетария Григория Пахомова. Но беда и здесь ее нашла. Как-то ночью пришли ребята в синих фуражках, предъявили ордер на арест мужа и увели. Даже машина не понадобилась, ибо отдел НКВД располагался за углом.

С той поры Вера Павловна, жена врага народа и кулацкое отродье, осталась с двумя детьми. Желая смягчить свой статус «лишенки», она выходит замуж за Стёпина, рабочего-литейщика. Да новый муж вскоре уехал на заработки в Ленинград, оставив ей в вечное пользование свою фамилию.

Дети подрастали. Незадолго до войны старший сын женился на Циле Нейман. Подошло время, его призывают в РККА, а Циля остается в семье и становится второй Лёниной мамой. Она тщетно пытается пристрастить его к чтению художественной литературы. Но он, кроме журнала «Радио» и сопутствующих ему справочников, ничего читать не хочет. По его убеждению только радиодело достойно внимания настоящего пацана.
К этой мысли его подспудно подтолкнул певец Петр Лещенко. В СССР песни бывшего белогвардейца были под строжайшим запретом. Но услышать Лещенко можно было через Болгарское радио. Но где взять радиоприёмник, если в магазинах Евпатории их вообще не продавали? Вот мальчишки и собирали приёмники, пользуясь схемами журнала «Радио», изыскивая радиодетали и лампы всеми праведными и неправедными путями. Так у Лени появился дохленький аппарат собственного изготовления. Он худо-бедно ловил Болгарию, но хотелось убрать треск и расширить диапазоны приема. Вот и приходится постигать то, чего в художественной литературе и близко нет. Так стоит ли она того, чтобы на неё тратить время?

С началом войны частным лицам было приказано сдать радиоприемники на хранение государству. Леня свой не сдал, ибо тот нигде не был зарегистрирован, но слушать стал через наушники, чтобы лишний раз не напоминать маме про крамолу, за которую можно было жестоко поплатиться.

Вера Павловна, дочь мамы-немки, училась в немецкой школе, поэтому хорошо знала немецкий язык. Девочка выросла, но знание языка ей не пригодилось. Чтобы не забыть его, она регулярно читала книги на немецком.

Однажды, когда Циля была на работе, попросила сына найти немецкую волну и дать ей послушать. Ей хотелось узнать больше, чем приходилось читать в газетах и слушать по радиотрансляции. Для нее, как и для многих, было не понятно, почему Красная армия, громя фашистов, все время отступает.

Леня настроился на немецкую речь и передал наушники маме. Сын видел, как посуровело её лицо, даже больше: на нем была написана растерянность.

Мать отмахнулась. В тот момент она слушала фрагмент публичной речи Геббельса: «Сегодня я могу вам сказать, - и я не мог этого сказать раньше, - что враг разгромлен и никогда больше не поднимется». Когда сняла наушники, лицо ее было серым. Леня сам приложил наушник к уху, но ничего не понял. Его школьный немецкий явно пасовал перед быстрой немецкой речью.

- Говорят, что исход войны предрешен. В их пользу.

- А что остается, если фашисты под Москвой, а не красные под Берлином?

Хотела добавить «и надеяться», но не произнесла, догадываясь, что сын спросит, на что надеяться, а она и сама не знала, что лишенка и полукровка может ждать от немецких властей.

И вот теперь, казалось бы, разгромленная Красная армия снова в Евпатории и таскает за собой, как баранов, немецких прислужников. Так могут и за ней прийти. Что тогда станет с Лёней? А то и его загребут. Сердце сжалось от смутных тревог.

Тусклый свет фонаря «летучая мышь» на мгновение ослепил пришедшего из ночи Березкина. Поэтому он не мог увидеть встревоженного лица Полянского. Протирая глаза, услышал:

- Привел, - сказал он, расплываясь в улыбке, не столько радостной, сколько нервной. Из него выходило напряжение последних часов пребывания в Евпатории. Сделал шаг в сторону, и бойцы вытолкнули на освещенное место Копекова.

ГЛАВА IV

Серый дымчатый рассвет начал раскрывать поле боя, Костя содрогнулся. Те черные бугры напротив гостиницы оказались убитыми или ранеными моряками. Между ними ходил боец с флягой и поил раненых. В самой гостинице еще раздавались выстрелы. Но вот с балкона третьего этажа послышался радостный крик:

- Передайте командиру, что палуба полностью очищена!

И тут же раздалось разноголосое «Ура!». Кричали на крыше, кричали с балконов, кричала и толпа гражданских, выбегающая из ближайших улиц. Женщины бросились к раненым, кормили принесенной снедью. Способных передвигаться вели с собой, следом матросы несли обездвиженных, но еще живых. Мужчины собрались возле капитана Бузинова и требовали оружия. Командир поумерил их пыл и направил на восстановление пристани, которая понадобится для приема основного десанта. Откуда-то появились тачки, на них вывозили раненых в полевой госпиталь, открытый недалеко от гостиницы. И всё - за считанные минуты, без малейшего понукания!

К командиру подошла женщина в серой фуфайке. Голова её была покрыта вязаным коричневым платком, концы которого были в узле на пояснице.

- Вон те, - махнула рукой в сторону группы военных, - забрали у меня ружье и патроны. Прикажите отдать! Я их с риском для жизни собирала!

- Неужели вам еще нужно объяснять, для чего человеку оружие?

Костя узнал ту, что схватила его в коридоре за воротник и затолкала в свою комнату. Командир крикнул:

- Товарищ капитан-лейтенант, разрешите доложить! Сия гражданка нашла где-то наш карабин и патроны разных систем. Мы ей пытались объяснить, чем это чревато, но она и слушать не хотела. Вот и отобрали. Она бы настреляла…

- Слышали? - обратился командир к женщине. - Стрелять вы не будете. Хотите помочь, ухаживайте за ранеными.

Женщина круто повернулась и чуть не сбила с ног Костю, который стоял у нее за спиной. Она его узнала.

- Чего стоишь, как пень? Не мог слово замолвить?! - выкрикнула женщина и щелкнула Костю по носу. Тот вспылил, но услышав смех военных, сам заулыбался. Вскоре ее зычный голос был слышен возле тачек, на которых вывозили раненых.

Костя со своими больными руками не мог быть полезен, а Полянского все не было. Вдруг пробегавший мимо матрос показался ему знакомым.

- Петя! - невольно крикнул Костя, еще не осознавая, его ли видит.

Моряк остановился, будто его сзади кто-то удержал, и дико завопил:

- Я, а кто же еще?! - крикнул Костя и бросился к Пете, широко расставив руки.

Они крепко обнялись. Крики ребят привлекли внимание военных, что находились рядом.

- Петька, мама твоя никуда не уехала! Она ждет тебя!

Едва успел радостно улыбнуться, как послышалось:

Петя резко повернулся и, бросил руку к виску:

То был военный, который обезоружил Костину знакомую. Он подошел к ребятам и, положив им руки на плечи, сказал:

- Как я понял, твой дом где-то рядом, и мама ждет тебя?

- Так вот, даю тебе, Видлянский, полчаса на встречу с мамой. Заодно отведи этого парня домой. Он нам здорово помог, но рисковать ему сейчас нет необходимости.

- А как Полянский? - растерянно спросил Костя.

- Когда появится, мы ему скажем, что его хотел видеть Рыжий Кот. Если понадобишься, за тобой пришлем Видлянского.

- Я лучше останусь, - ответил угрюмо Костя. - Иди, Петя, один. Полянский не знает Рыжего Кота, он знает Костю.

- Вот как, - весело удивился комиссар, - А теперь… Слушать мою команду! Приказываю краснофлотцу Видлянскому, взять на буксир мальчика Костю и доставить его домой! Выполняйте!

Увидев, как сдвинул брови Рыжий Кот, сказал уже ему:

- Ну куда ты со своими руками, Костя? Иди, прошу тебя.

Петя взял карабин на ремень, и они быстрым шагом пошли домой.

- Остались. У нас тут всех евреев постреляли. И Тасю.

- Ну, держитесь, гады! - прокричал Петя, погрозив вдаль кулаком.

- Можно, я побуду у тебя, - спросил Костя, - а потом вместе вернемся в город?

- Ты слышал приказ? - удивился Петя непонятливости друга. - Пойми, я не могу не выполнить приказ.

- Тогда я пойду без тебя. Мне нужно обязательно увидеть Полянского и сказать, кто убил Тасю.

Он достал из противогазной сумки бескозырку, а шапку положил на её место. Бескозырку разгладил меж ладонями и надел на голову, перекинув одну ленточку на грудь. Сделав несколько шагов по камням двора, остановился.

- Кот, - восторженно прошептал, - неужели я дома? Сколько раз я во сне видел наш двор! Как сейчас, видел!

Подошли к его квартире. Не переступая порога, Петя громко сказал:

Это прозвучало так, будто он пришел со школы или из магазина. Тетя Дора подходила к сыну медленно, как во сне, глаза ее были широко открыты, в них стояли слезы.

Они обнялись. Сын гладил материны плечи, за его спиной мелко подрагивал карабин. Мать, не поднимая головы с его плеча тихо сказала:

- Я ждала тебя, сынок, я знала, что ты придешь. Если бы я уехала, куда бы ты пришел?

- Хватит, мама, - попросил сын, - не плачь, а то и я расплачусь.

- Нет, мама, только на полчаса. Но я еще буду приходить. Будет еще десант, а там погоним немцев из Крыма!

- Хорошо бы так, - ответила мать. - А сейчас, мальчики, мыть руки и кушать.

Когда они по очереди стучали соском умывальника, спросила:

Петя рассказал, не забыв упомянуть о геройском (так и сказал!) поступке друга.

- Угадайте, мальчики, - оживилась Дора Ефимовна, - что я начала делать, когда услышала стрельбу?

- Ура! - закричал Петя, - Кот, мы будем есть манную кашу! Неужели с абрикосовым вареньем?

- Тут ты угадал, - улыбнулась Дора Ефимовна и подошла к плите, на которой стояла кастрюля, укутанная в байковое одеяло. Подняла крышку и позволила ребятам посмотреть на первозданную красоту манной каши. Она, желтая от сливочного масла, благоухала.

Они ели, а Дора Ефимовна подкладывала им абрикосовое варенье из литровой банки. Когда ребята справились с едой, сказала:

- А ты, Костя, тоже хорош: ушел из дому и ничего маме не сказал.

- Когда я уходил, мама спала. Не хотел будить.

Петя встал, одернул фланельку и, поцеловав маму в обе щеки, сказал:

- Иди, сынок. Вот вымою посуду и тоже пойду на берег. Где тебя искать?

- Ты что? - вырвался у Пети невольный вскрик. - Я сам не знаю, где буду! Прошу, не выходи никуда. Жди меня дома! Может так случиться, что я приду, а тебя не будет.

Ещё раз поцеловав соленые от слез щеки, Петя, не оглядываясь, пошел из дома. За калиткой сильный западный ветер чуть не сдул с него бескозырку.

- Не нравится мне этот ветерок, - проговорил Петя, вынимая из сумки шапку и укладывая туда бескозырку.

Стрельба в городе не стихала. К ней добавились бомбовые взрывы. Над городом, недовольно воя, носились черные тени немецких самолетов.

ГЛАВА V

При виде Копекова лицо Полянского на мгновение просветлело и тут же стало жестким, глаза прищурились.

- Копеков, - послышался ответ, - Лев Борисович.

- Все же попался, предатель! Я - Полянский, капитан госбезопасности. Сейчас будешь рассказывать о своих презренных и преступных делах!

При этих словах Копеков, казалось, стал меньше ростом, а капитан, смерив его презрительным взглядом, повернулся и пошел к столу. Сел у фонаря и, положив перед собой пистолет, указал Копекову место по другую сторону. Березкин подтолкнул его. Путаясь в ногах, тот протиснулся между столом и скамейкой. Полянский обратился к Березкину:

- Петр Васильевич, займись теми, что в другой комнате. Климов в курсе дела. Ко мне пришли Полякова.

Берёзкин ушел, а Полянский обратился к Копекову:

Тот кивнул головой и пробормотал что-то похожее на «понятно».

Поляков молча сел за стол и приготовился писать. Полянский продолжал:

- И тебе должно быть так же понятно, что тебя ждет за измену Родине?

- Сейчас проверим. Немедленно скажи, где сейчас Жуковская!

Последние слова Полянский произнес, повысив голос. Копеков вздрогнул.

- Где-то в Новом городе, но я у нее ни разу не был.

- Ты ее до сих пор боишься? Здесь она тебя не достанет.

- Ладно, - сказал он, - к ней мы еще вернемся, а сейчас назови фамилии наиболее активных немецких прислужников.

- Я все скажу, но где находится Жуковская, клянусь, не знаю.

Копеков был наблюдательным человеком и у него была хорошая память. Поляков едва успевал записывать фамилии, место жительства и возможные места укрытия каждого. Когда паузы между фамилиями удлинились, Полянский приказал Полякову отдать список Горину и поручить ему организацию поиска указанных лиц. Теперь вопрос снова к Копекову:

- Случайно, совсем случайно, - начал было тот, но увидев, как на суровом лице капитана сдвинулись брови, быстро заговорил:

- Это все она… Она сказала, что в управе, я смогу больше помогать своему народу. Евреев истребили, то же ждало караимов. Наши далекие предки умудрились принять иудейскую веру, но мы Христа не распинали, наша совесть чиста.

- Выходит, евреев расстреляли только за то, что распяли Христа?

- Ну, не совсем так, - замялся Копеков, - я только хотел показать, как трудно живется нашему народу при любой власти.

- Ты демагог, Копеков. Рассказывай, как заслужил доверие Жуковской.

- Я сейчас, сволочь, тебя еще больше удивлю вот этим пистолетом! Я не намерен играть с тобой в прятки.

- Не надо, господин начальник. Я забыл, совсем забыл. Я помог ей, когда она пряталась у меня от Советов. Тогда она мне поверила. Так я и стал заместителем бургомистра.

- Тебя не об этом спрашивают! Теперь… вижу: ты не хочешь искупить свою вину. Рассказывай, как с кладбища подавал сигналы немецким диверсантам!

- Я не подавал сигналы, я только потом проходил этим местом. Я еще пригожусь вам, гражданин начальник.

- Советская власть с отбросами дело не имеет! Подведем итоги, Копеков. Поступив в услужение к матёрой немецкой шпионке и убийце, ты стал на путь предательства! Согласен?

- Сейчас будешь полностью согласен. Рассказывай, как был убит Давид Болек?

- В его смерти, господин начальник, я не виноват, клянусь!

- Мы с Давидом чуть ли не дружили. Я покупал у него рыбу и никогда не спрашивал, где он ее берет. А он ее скупал по дешевке…

- Мы не Болека судим, а тебя, о себе и рассказывай!

- Как я могу о нем не говорить, если вы хотите знать всю правду? Когда началась война, он вступил в истребительный батальон, ходил с шашкой на боку и перестал заниматься рыбой. Я говорю: «Давид, если тебе шашка мешает продавать керченского судака, лучше брось ее». Он послал меня… Потом пришли немцы и схватили его. И повесили.

- Ты был там, ты и делал, негодяй! И вешали его не немцы, а твои полицаи! Теперь последний вопрос, и ты свободен.

- Свободен от моих вопросов. Расскажи о своем участии в расстреле евреев.

- Я не участвовал в этом, гражданин начальник. Я, наоборот, уговаривал евреев не беспокоиться.

- Я повторял им то, что говорили немцы. Я сам всего не знал!

- Что они уедут в Палестину. Так немцы говорили, и я верил им вместе с евреями. Я не виноват!

- А почему не расскажешь, как посоветовал немцам подождать с расстрелами, пока не задует южный ветер?

В комнату заглянул Березкин и сообщил, что пришел связной от Бузинова.
- Забирай этого к себе, - сказал Полянский, показывая на Копекова.

Шапка связного топорщилась на бинтах, окрашенных кровью.

- Не могу, товарищ командир, было приказано возвращаться, не дожидаясь ответа.

Бузинов писал: «Максимально быстро прошу прибыть в штаб. Ваши люди необходимы для отражения атак противника. Против нас действует полк, усиленный танками и артиллерией. Батальон несет невосполнимые потери. 5 /01/ 42. 9. 20.»

Полянский на мгновение задумался. Где не сработала разведка? У немцев в городе таких сил не было. Откуда полк, откуда танки?

Если Бузинову понадобились его люди, значит, десанту действительно невмоготу. Он понимал, что может наступить момент, когда отвага и бесстрашие уступят материальному и численному превосходству противника.

Капитан не знал и не мог знать, что, воспользовавшись пассивностью советского командования на Керченском полуострове, Манштейн снял из-под Феодосии и направил в Евпаторию два отдельных батальона и механизированный полк пехоты, создав в зоне действия десанта пятикратное преимущество своих сил.

- Позови Березкина, а сам оставайся там и присматривай.

Прочитав послание комбата, Березкин произнес:

- В основном нет. Но человек пять, доставленных по списку Копекова, клянутся, что ни в чем не виноваты. Может, оговорил? А что с ним самим делать будем?

- Хотел отправить в Севастополь, мог бы пригодиться, но сейчас выбора нет: всех к стенке. А тех, что вызывают сомнение, возьмем на берег и покажем народу. Пусть он и решает. Нет возражений? Тогда за дело.

Чтобы не попасть на глаза комиссару, Костя побежал не к гостинице, а на набережную. Первое, что увидел - разбушевавшееся море. На берег мчатся вздыбленные волны. Они свирепо набрасываются на каменные откосы набережной и, разбиваясь на тысячи брызг, развешивают на прибрежных кустах водоросли.

Стоя у высокой стены Бо-Риважа, он жадно смотрит, как над взбаламученным морем носятся немецкие самолеты, осыпая корабли бомбами. Катера ниже волн, и те, играясь, швыряют их во все стороны. А большой корабль, отстреливаясь от самолетов, одновременно из единственной пушки стреляет куда-то в сторону Пересыпи.

В стороне морского порта темнела молчаливая толпа. Она, словно от ветра, слегка покачивалась. Внезапно из нее выдуло дикий крик. И снова медленное, безмолвное движение. Когда подошел ближе, понял, что толпа не так уж безмолвна и спокойна.

Вдоль набережной, спиной к морю, стояла редкая шеренга моряков. Перед ними несколько нахохлившихся людей. Чуть поодаль – группа женщин. Ближе всех к толпе стоял Полянский. Не обращая внимание на тумаки и ругань, Костя пробрался в первый ряд. Капитан был без знаков различия. Черный бушлат подпоясан ремнем, на нем висит знакомая кобура. Капитан показал на человека, который был в полицейской шинели.

Из толпы посыпались проклятия. Полянский поднял руку. Дождавшись тишины, показал на другого.

Костя сразу не узнал «своего» полицая. Вместо барашковой шапки фетровый колпак, на плечах не шинель, а серая брезентовая накидка. Глазки испуганные, совсем не злые. Только нос, гадкий фиолетовый нос с множеством багровых прыщей остался прежним. Он шмыгал им и виновато улыбался.

- Кат, изверг! - кричала толпа, среди этих голосов был и Костин- Ах, вот ты где! - услышал вдруг голос матери.

- Еще чего! А ну, быстрей домой! Не нагулялся еще! - закричала Наталья Михайловна и толкнула сына в спину.

- Я не гуляю, я жду вон того командира, - сказал он, показывая туда, где только что видел капитана.

Но Костя не мог уйти, не поговорив с Полянским, не мог не выполнить поручение Андрея Петровича.

- Мама, подожди. Мне нужно обязательно поговорить с Полянским.

- И минуты ждать не буду! А ну, домой! Выдумал еще какого-то Полянского!

- Почему вы считаете, гражданка, что он выдумал Полянского?

Костя вырвался из маминых рук и бросился к капитану.

Полянский прижал мальчика к себе, и тот забился в рыданиях. Все пережитое за эти часы выливалось слезами. Наталья Михайловна замерла от удивления: ее сын рыдал на груди чужого мужчины. Ей было даже обидно, примиряло лишь то, что знакомым ее сына оказался не какой-то шалопут, а военный.

Когда плечи мальчика перестали вздрагивать, Полянский поднял его голову и с шутливой строгостью спросил:

- Ай-ай-ай, весь бушлат промочил. Где теперь сушиться будем?

Костя улыбнулся и вытер мокрое лицо забинтованной рукой. Капитан заметил бинты.

Мальчик шмыгнул носом. Наталья Михайловна тут же подскочила и зажала ему нос платком.

Полянский улыбнулся и заинтересованно спросил:

Костя посмотрел на маму и, оттащив за рукав капитана, прошептал:

Полянский, наклонив голову, терпеливо выслушал сообщение мальчика.

- Спасибо, сынок, за информацию, она нам очень поможет. Жаль, не удалось прихлопнуть её в октябре - было бы меньше жертв. Еще раз спасибо!

Они подошли к Наталье Михайловне. Полянский еще раз обнял мальчика и, передавая в руки матери, сказал:

- Берегите сына, мама! Он у вас молодец! Спасибо вам за такого мальчика!

Наталья Михайловна покраснела от удовольствия и протянула руку для прощания. Полянский, пожимая ее, шутливо сказал:

- Я сжал вашу руку крепче, чем обычно, чтобы почувствовали, что я не выдуман вашим сыном, а на самом деле существую.

Домой шли молча. Костя испытывал счастье от осознания исполненного долга. Не заходя в комнату, они остались на веранде. Отсюда не только слышен шум боя, но и видно небо, что в стороне порта. Оно пересекалось трассами выстрелов и подсвечивалось гранатными взрывами. Костя нервно жевал краюшку хлеба, запивая ее еще не совсем остывшим кипятком. Он догадывался, что моряки, вцепившись зубами в причал, не сдадут его. У него, от бессилия чем-то помочь десантникам, сердце стало часто биться и его стало тошнить.

- Плохо нашим, - прошептала Наталья Михайловна.

От того, что сын не ответил, оторвавшись от созерцания расцвеченного трассами неба, она посмотрела в его сторону. Бледное лицо и застывший взгляд всполошили. Подхватив сына под руки, она потащила его к кровати. Накапала в рюмку валерьянки и, разжав Косте зубы, вылила лекарство в рот. Он глотнул, дышать стал ровнее.

Она только вышла на веранду за дровами, чтобы протопить печь, как в стороне порта раздался страшный взрыв. Высоко в небо взметнулся огонь, осветив бегущие на восток тучи. Какое-то время было тихо и темно. Вдруг, совсем в стороне, послышалась ожесточенная стрельба и взрывы гранат. Сердце радостно забилось - живы моряки, не сгорели в том адском пламени! Все опять стихло. Она продолжала стоять, вслушиваясь, пыталась угадать судьбы людей, которых совсем недавно видела живыми и здоровыми, только очень уставшими.

Уже глубокой ночью на отекших ногах вошла в комнату и, поднеся к лицу сына каганец, всмотрелась. Дышал ровно, но веки слегка вздрагивали, плечи подергивались. Погасив огонь, она легла в постель. С этого дня, решила не выпускать сына не только на улицу, но и во двор. Окно на веранду, через которое он может вылезти на лестницу, она забьет гвоздями.

ГЛАВА VI

Тяжело ступая по каменным ступеням, Полянский спустился в подвал гостиницы «Крым», где Бузинов расположил свой штаб. Капитан-лейтенант стоял рядом с радистом и сосредоточенно вслушивался в звуки, издаваемые аппаратурой. Тут радист снял наушники и отрешенно произнес:

- Не отвечает Шевченко, товарищ комбат. Всё…

- Что? В американские безработные записался? Продолжай вызывать!

Радист что-то проворчал, снова надел наушники и гнусаво задолдонил:

Бузинов, отойдя от радиста, сказал Полянскому:

- Сначала с кораблями связь потеряли, а теперь и Пересыпь молчит. Ну что, Леонид Михайлович, освободился?

- Да, нервная у тебя работа. Завидуешь, наверное, мне?

- Белой завистью. Но не бойся, не подсижу. Чем могу быть полезен, Константин Георгиевич? Но сначала скажи: откуда у немцев такая сила?

- Тут и гадать нечего. У них тут целая армия. Из любой точки Крыма до Евпатории 2-3 часа ходу. Уже в 9 часов я почувствовал их натиск. Спасти нас может только второй десант, а чтобы он высадился, необходимо удержаться в районе порта. Сколько у тебя народу?

- Ну, хорошо. Бери свое войско и иди к театру. Там комиссар Палей держит оборону. Отправляй его в штаб, а сам принимай команду на себя. Твоя задача: удержаться до подхода подкреплений. Корабли уже на подходе.

Полянский разыскал Березкина. Его бойцы, укрывшись стеной гостиницы от пронизывающего ветра, курили.

- В театр, так в театр. Лишь бы билетов хватило.

Несколько минут спустя чекисты уже спрыгивали в траншеи, вырытые в Ленинском саду и во дворе библиотеки. Здесь же находился комиссар Палей. Он сидел в окопе, выкопанном между каменными тумбами, украшенными скульптурами львов.

- Прибыл на замену, - доложил Полянский. - Вас отзывают в штаб. Ну, как обстановка?

- Пока терпимая. Хорошо, у них танков нет. Пока отбили три атаки.

Следите за переулком справа. Удивляюсь, как до сих пор немцы им не воспользовались. Всё шуруют по прямой. В самом театре, на третьем этаже, видите три окна? Там снайперы. Поэтому сидите между львами и не высовывайтесь.

Из окопа открывался хороший обзор. По обеим сторонам портика театра – пулеметные доты.

- Как застрочат оттуда, - продолжал Палей, показывая в сторону дальнего дота, - знайте, будет атака.

- А этот что? – спросил Полянский, кивая в сторону ближнего.

- Его мы задавили. Надо сказать, что последняя атака была вялой. Немцы, скорее всего, поняли, что большой угрозы мы им не представляем, поэтому и атакуют лениво.

- Возможно, знают, что на Пересыпи у нас дела плохи.

Его рассуждения прервал приближающийся гул авиационных моторов. Низко над головой пролетели два самолета. Нет, не фашисты – на крыльях хорошо видны красные звезды. Явно воздушная поддержка Севастополя. Значит, повоюем! Послышались взрывы бомб в дачном районе. Снова гул, и самолеты прошли обратным курсом. Провожая их взглядом, Палей заметил:

- Долго ли умеючи? - не скрывая сарказма, ответил Полянский. – Могли бы заодно и пехоту пулеметами прочесать. А то вон сколько ее скопилось.
На другой стороне площади разбежавшиеся было фашисты снова выходили на исходные позиции.

- Совсем забыл. У гостиницы вас ждал мальчик по имени Костя. Вы видели его?

- Вот паршивец, я же ему запретил появляться в городе.

- Такого хлопчика и мать не могла удержать, не то что какой-то командир, - улыбнулся Полянский.

Долго ждать атаки не пришлось. Короткими очередями застрочил пулемет из дота, и в направлении библиотеки, стреляя на ходу, побежали румыны. За ними с десяток немцев в черных шинелях. Пулемет замолчал, давая наступающим пробежать площадь.

- Огонь! - скомандовал Полянский, приложившись к еще теплому прикладу ручного пулемета. Ему вторили выстрелы из окопов. Румыны замерли, а потом, кто ползком, кто пригнувшись, попятились. Немцы пытались погнать их обратно, но те, забегая за здания, ловко увертывались.
После боя подсчитали потери: убиты двое бойцов выстрелами из окон театра.

Полянский задумался над тем, как ликвидировать снайперов. Столкнулся с тем, что не знает планировки третьего (технического) этажа здания. В редкие походы в театр, как и все смертные, он попадал в фойе через главный вход, по бокам которого сейчас приткнулись немецкие доты. Да и выше бельэтажа никогда не поднимался, отчего больше помнит красивую лепнину зала, чем расположение дверей. Нет, с таким скудными знаниями обстановки в бой ввязываться опасно - будут большие потери, да и металлическую ограду днем без боя не преодолеть. Подождем ночи. Его мысли прервал подползший к окопу матрос с перевязанной головой. Полянский узнал связного от Бузинова.

- Товарищ командир, вам приказано отступить к гостинице «Крым».

- Командир батальона. Будем удерживать район порта под высадку второго десанта.

Полянский решил покинуть окопы тайно. Пусть немцы какое-то время не догадываются, что они пусты. Десантники по одному отползали в глубь библиотечного двора и только там становились на ноги. Уже дошли до порта, когда заговорил пулемет дота и румыны, должно быть, «бросились» в атаку. На этот раз она была успешной.

Бузинова в штабе не оказалось. В подвал заносили раненых. Самолеты уже не летали, но стрельба густела. Слышались близкие пушечные выстрелы, взрывы снарядов. Бузинова нашел на набережной - обходил раненых. Подошедшему Полянскому сказал:

- Остаются. У каждого оружие. Живыми не сдадутся.

- Видишь море? Пока не успокоится, десанта не видать. А от нас уже через час одни воспоминания останутся. Смотри, как садят?

Со стороны Мойнакской улицы прилетел снаряд. Он разорвался за зданием гостиницы «Крым», разметая остатки жилых строений. Отход десантников к морскому порту позволил немцам выйти на прямой обстрел последнего очага сопротивления.

- Если удастся добраться до Мамайки, отсидимся в каменоломнях, а когда высадится десант, ударим в тыл немцам, - продолжал Бузинов.

От Бо-Риважа прибежали бойцы. Увидев их, комбат сказал:

Рискуя быть убитым, он вскочил на высокий бордюр, отделявший набережную от улицы, и зычно крикнул:

- Внимание! Кто еще может бегать, за мной на прорыв!

Широким прыжком соскочил с бордюра и, призывно махнув рукой, побежал. Матросы устремились за ним. Их было не более полусотни. Крепкий морской ветер дул им в спину.

Сразу за гостиницей, смяв выдвинувшуюся вперед вражескую пехоту, ворвались в узкую кривую улочку. На повороте у Турецкой бани их встретили огнемётчики. Кого достала огненная струя, тот остался корчиться в луже растаявшего снега. Не останавливаться! Только вперед!
Перекрёсток. Его перегораживает грузовик. С машины полыхнули пулеметные трассы. Бросились к стенам, пропуская мимо себя смерть. Вперед рванулась фигура матроса, за ней еще двое. Гранаты - в кузов, оттуда смертельная очередь. Смельчаки падают под колеса машины, приняв на себя последние пули уничтоженных пулеметов.

Бойцы обегают пылающий грузовик. В одном из погибших Полянский узнает комиссара Палея. Впереди длинная пустая улица. Неужели вырвались? Коварная улица выводит их на небольшую площадь. Там танки и машины. Ноги врастают в землю, но поздно: вспыхивают фары, и они, как на ладони.

- Бери вправо! - кричит Полянский Бузинову. - Я прикрою!

Сам метнулся влево, к танкам. За ним, как привязанные, Горин и Березкин. Они успевают бросить гранаты и падают.

Еще несколько сот метров, и моряки вырвались в темную степь. Мелкий дождь окропил их разгоряченные лица.

ГЛАВА VII

Леня и Вера Павловна всю ночь провели в постелях. Сон постоянно прерывался то стрельбой, то выкриками, а то и просто топотом сапог под окном. Был и взрыв, от которого задрожали стены, но потом стало очень тихо, и они уснули. Утром мать начала готовить завтрак, а Леня отпросился во двор, чтобы узнать новости.

В беседке собралось поредевшее с начала войны мужское население дома. Люди делились ночными впечатлениями. Кто-то успел побывать на улице и видел, что парадная дверь горисполкома разворочена взрывом, многие стекла в окнах аптеки вылетели, зато в гастрономе рядом все целехоньки. Лучше бы наоборот. Десанта уже нет, немцы спокойно ходят по улицам, хотя в стороне порта изредка стреляют. Леня прислушался. Где-то рядом злобно залаяли собаки.

Во двор вошли немецкие солдаты во главе с офицером. Офицер указал на ворота и что-то сказал. Леня понял, что их приглашают на улицу и, не раздумывая, направился туда. Тех, кто не торопился выполнять приказ, выталкивали прикладами. Повели в сторону аптеки. Вслед несся запоздалый вой оставшихся во дворе женщин.

На перекрестке улиц Революции и Приморской они влились в толпу таких же бедолаг. Озверевшие собаки рвались с поводков. Люди старались быть подальше от страшных морд, жались к стене, выталкивая более слабых к трамвайному полотну, которое служило условной границей между толпой и собаками. Так Леня очутился в непосредственной близости к собакам. Он боялся повернуться к ним спиной, но и смотреть на оскаленные морды было страшно. Между тем, толпа прибывала. Ему стоило немалых усилий, чтобы не оказаться за пределами трамвайного полотна. И тут он услышал крик: «Леня, Леня! » Мальчик узнал голос своей мамы.

- Я здесь! - выкрикнул он и тут же замолк, ибо ближайшая собака рявкнула ему прямо в лицо.

Когда Вера Павловна услышала несущиеся со двора женские крики, сразу выбежала и узнала: немцы увели со двора всех мужиков. Лёни во дворе не было, значит, и он там!

На бегу она выкрикивала имя сына, но голос тонул во всеобщем гаме. Приблизившись, увидела его: он затравленно смотрел в пасть собаки, губы шевелились. Бросилась к нему, но была остановлена солдатом охраны. Едва увернулась от зубов овчарки и, крикнув Лёне: «Стой на месте, я сейчас! », побежала искать офицера, который мог бы вызволить сына. Леня не понял, что сказала мама, но, увидев, что она уходит - заплакал. Она обернулась и махнула рукой. Он успокоился: мама не бросила его, она вернется!

Вера Павловна быстро нашла офицера, который отдавал распоряжения: стрелять по каждому, кто попытается покинуть строй и пристреливать всех, кто упадет и не захочет встать по первому требованию. Она в ужасе: сейчас сына уведут, и она больше его не увидит! Расталкивая военных, устремилась к офицеру.

- Извините, пропустите меня, - беспрерывно повторяла на немецком языке.

- В чем дело? - спросил тот строго, - что вам здесь надо?

Торопясь, объяснила, что она – переводчица в комендатуре у майора Вилерта. Здесь, среди задержанных, случайно оказался ее сын. Она очень просит господина офицера отпустить его.

Она показала рукой туда где ее сын. Офицер молча пошел в указанном направлении.

Приподняв фуражку с головы мальчика и увидев светлые волосы, офицер жестом руки велел ему выйти из толпы. Мать и сын быстрым шагом вернулись домой и, переступив порог комнаты, Вера Павловна строго сказала:

- Немедленно в постель и лежи, пока не разрешу встать! С этой минуты ты больной!

Костя проснулся, когда в окно уже заглянул серый зимний рассвет. Мама спала. Вспомнил свое ночное стояние на веранде, и его сердце сжалось. Как там моряки? На цыпочках вышел на веранду. По небу неслись растрепанные тучи. Тишина. Он потихоньку оделся и спустился по лестнице во двор. Здесь встретился с тетей Эстер, которая выносила мусор. Поздоровался и вышел на улицу.

Ни души. Направился к собору. Перебежал церковным двором к Бо-Риважу. Осмотрелся. Море бушевало, над головой скрипели голые ветки деревьев. Далеко на рейде, сливаясь с серым небом, дрейфовали какие-то корабли. Посмотрел вправо. Вместо гостиницы «Крым» дыбились дымящиеся обломки. Послышался собачий лай. Встревожился. С приходом немцев собачий лай не был безобидным брехом. Пора возвращаться домой.
Сделал несколько шагов, как увидел в воротах полицая. Тишком вернулся на прежнее место, но от бульвара в его сторону шли два жандарма. Они увидели его. Один из них направил на него автомат и махнул рукой. Не будь сзади полицая, можно было бы убежать, а так полез через забор к немцам. Те, увидев перевязанные руки, обозвали его партизаном и подтолкнули к полицейскому. Он повел мальчика вверх по той улице, что ведет к Каменным воротам.

- Дяденька, разрешите, я домой пойду? Там больная мама у меня.

- Иди, куда ведут, шкет поганый! – ответил тот и больно пнул в спину стволом винтовки.

На перекрёстке между Каменными воротами и руинами универмага гудела большая толпа. Ее охраняли немцы с собаками. Полицейский втолкнул мальчика в толпу и тут же ушел.

Вскоре под истошный лай собак немцы построили людей в колонну и повели в сторону Пересыпи. Миновав трамвайное кольцо, повернули вправо, в большой двор, огороженный колючей проволокой. Там уже было много народу. Чуть поодаль, ближе к морю, небольшой двухэтажный дом с высоким крыльцом.

Над головами гул – люди пытаются узнать, что их ждет впереди. Народ прибывает. С помощью собак немцы всю ночь уплотняли толпу. Только утром, когда на крыльцо дома вышли три немецких офицера, собак оттянули, и они, тяжело дыша, уселись у ног поводырей.

Чуть позже к ним присоединилась долговязая женщина в черном кожаном пальто. «Жуковская, Жуковская…», пронеслось по толпе. Не услышь Костя фамилию, то не узнал бы эту женщину. Одежда, конечно, изменила её облик, но тогда к ним во двор приходила женщина, а сейчас на крыльце стоял манекен, сошедший с немецкого журнала: напряженная фигура, белое лицо, будто вымазанное мелом, ярко накрашенные губы…
Офицеры спустились во двор, а она осталась. Медленно поворачивая голову, всматривается в лица. Вот ее губы тронула зловещая улыбка. Кто-то сказал: Радуется, сволочь! ». Его поправили: «Упивается, гнида!». Костя же подумал: жаль, не попала она тогда в руки Полянскому.

Едва рассвело, как Николай Дмитриевич пошел в сторону Катык-базара, чтобы выполнить поручение Полянского - проверить «чистоту» явочной квартиры. Без приключений достиг нужной калитки на улице Средней. Постоял, прислушался, прижавшись ухом к дверному полотну – слышны шаги. Заглянул в щель: в глубине двора кто-то нервно ходит: туда – сюда. Кто? Плохо видно, но будто гражданский. Постучать или войти без спросу? Из-за угла не спеша к нему направились двое полицейских. Винтовки за плечами - удивительная беспечность для тех дней. Только чья беспечность: полицейских или его? Ведь он мог убежать (рядом переулок), но не стал этого делать, поддавшись их кажущемуся добродушию.

- Ты что тут высматриваешь? – подходя, спросил один из них.

- Да вот, приходится высматривать, - ответил Лухнев шепотом, - сюда только что шмыгнула моя жена. Хочу узнать, что она тут потеряла. Ты, случайно, не знаешь, кто тут живет?

- Не знаю, я - богайский, - ответил тот. - А сейчас ты пойдешь с нами, а она хай тут остаётся.

- Там узнаешь. Нечай, - обратился к напарнику, - отведи его, он смирный, а я тут побуду, шоб его краля не сбежала. Отведешь и бегом сюды.

Николая Дмитриевича повели по базарной площади в сторону Каменных ворот. Ствол винтовки упирался в спину.

- Послушай, Нечай, а чего твой напарник там остался? – спросил, приостанавливаясь. - Что он задумал?

- Конечно, не догадался, - заверил Лухнев и сделал шаг в сторону.

Ствол винтовки, не чувствуя опоры, подался вперед. Лухнев схватился за цевье двумя руками и, загребая полицейского винтовкой, повалил на землю. Раздался выстрел, пуля опалила левую сторону груди Лухнева. Еще не чувствуя боли, ткнул Нечая прикладом в голову и, отбросив винтовку, кинулся в ближайший переулок.

Он бежал, пока не начал задыхаться. Прижал руку к стремящемуся выскочить сердцу и почувствовал теплую мокроту. Кровь! Ранен! Этого еще не хватало! Теперь любой встречный, увидев кровь, может навести на него немцев. Осмотрелся. Понял, хоть и бездумно, бежал в правильном направлении.

Тоня невольно вскрикнула, увидев мужа в окровавленной рубахе, подхватила под руки и уложила в постель. Ранение не было опасным, но он потерял много крови. После обработки раны и двух чашек морковного чая уснул. Проснулся от требовательного стука в парадную дверь. Жена пошла открывать и увидела немцев: офицера и двух солдат. Они искали десантников. Тоня сносно объяснялась по-немецки, поэтому попыталась заверить офицера, что в ее квартире посторонних нет. Немцы все же прошли в коридор, а офицер заглянул и в комнату. Офицер потянулся за пистолетом, когда увидел мужчину, чья рубашка на груди была измазана кровью.

- Господин офицер, - поспешила сказать Тоня, - это мой муж. У него чахотка, и только сейчас было кровотечение изо рта. Вот его документы.
Офицер брезгливо полистал паспорт и, положив его на комод, удалился. Через некоторое время во дворе раздался женский крик.

- Вот те раз! - удивился Николай Дмитриевич. - А как радовался приходу немцев.

В дверь, уже со стороны двора, кто-то постучал. Они тревожно переглянулись. Тоня пошла посмотреть. На пороге стояла соседка, Поддубная. Глаза ее блуждали, платок сбит набок, волосы растрепаны.

- Бог миловал.
- Выходит, твой муж - ангел? Кто коммунистом был? Твой или мой?

Поддубная резко повернулась и побежала на улицу.

- Надя Поддубная была, чего-то разоралась, - сообщила Тоня, входя в комнату.

Поддубная пробежала переулком на Революцию и в темноте увидела группу людей. Несколько солдат охраняли гражданских, среди них был и ее муж. Она подошла к офицеру и стала сбивчиво говорить ему, что знает, где прячется коммунист и покажет место, но за это просит отпустить ее мужа. Он ни в чём не виноват, он работает у господина Барри на заготовке хлопка. Нашли переводчика, и Поддубная повторила свою просьбу. Офицер решил арестовать коммуниста. Взял с собой солдат и направился за Поддубной. Уже во дворе, показав на дверь Лухневых, она спряталась под свесом крыши сарая. Видела, как немцы вывели соседа. Пошла следом. Обратно вернулась в сопровождении мужа.

Лухнев молча стоял в толпе таких же несчастливцев, как он сам. Моросил дождь. Многие были в пальто, а он в пиджачке, что в последнюю минуту Тоня успела набросить ему на плечи. Лухнев оперся спиной о столб - не так продувает. Над головой, раскачиваемый ветром, противно скрипел жестяной фонарь. Что немцы задумали? Зачем их собирают? И долго еще продержат на этом холоде? С тротуара их согнали на мостовую и, под охраной солдат, повели в сторону Пересыпи.

Жуковская сошла вниз, и Костя почувствовал, как колыхнулась толпа. Его так сжали, что вздохнуть было трудно. С головы сбили кепку, и, не имея возможности нагнуться, он так и стоял с непокрытой головой. Слышались крики, глухие удары, выстрелы, остервенелый лай собак. И над всем - злой голос Жуковской.

В полдень их всех вытолкали на улицу, построили в колонну и повели в сторону Каменных ворот - ближе к Костиному дому. У ворот свернули на Интернациональную улицу. Как ни странно, Костю не занимали разговоры о скорой смерти. Он думал о маме, которая не знает, что с ним. Наверное, подумала, что где-то мотается голодный, поэтому ругала. Когда и ночью не пришел, совсем голову потеряла. Ему было бы легче, если б она знала, где он, и не ругала. Скоро останется совсем одна: без него и без папы. Придет вечером с работы, зажжет свет, а их нет, и никогда уже не будет. Он готов был заплакать, но тут услышал свое имя.

К нему приблизился основательно избитый мужчина. Глаза заплыли, рубашка под пиджаком порвана, да и в пиджаке лацкан оторван.

- Не узнаешь? – спросил он, еле шевеля разбитыми губами. - Я - Андрей Петрович.

Это был Лухнев. Жуковская, увидев его, не столько обрадовалась, сколько удивилась.

- Что же вы, Лухнев, не уехали? Как это вы до сих пор мне не попались?

Она хлестала его плеткой, била рукояткой пистолета, но не убила. Еще некоторое время, пока не уполз в толпу, его драли собаки.

Костя, узнав Андрея Петровича, весь затрясся от жалости. Накопившиеся слезы покатились по щекам.

- Держись, сынок, - прошептал Андрей Петрович. - Ты догадываешься, куда нас ведут?

Костя мотнул головой. Он был так потрясен его видом, что не мог говорить.

- Тогда слушай меня, - продолжал шептать Лухнев. - Сейчас будут во все стороны переулки. На подходе громко свистни. По свистку люди побегут. У них будет шанс спастись. Свистни и сразу сам беги. Понял?

Мальчик посмотрел на свои забинтованные руки. Лухнев перехватил его взгляд.

Но Костя уже начал сдирать зубами бинт с правой руки.

- Все ясно, - обрадовался Лухнев, - А я тебя по волосам узнал. Свистнешь и беги. Сразу! Прощай, друг!

Он приостановился, а Костя ушел вперед. Сделанные из старой простыни бинты легко поддавались его усилиям. Помотал кистью, и последние тряпки свалились с руки. Пошевелил пальцами - сгибаются! Хотел сделать пробный свист, но тут же опомнился, ведь это не голубей гонять. Осмотрелся. Солдат много, да еще собаки. Но если дружно сигануть во все стороны, кто-то и сумеет спастись.

Он мысленно поднимается вверх и видит оттуда шаркающую по камням мостовой серую колонну с черной окантовкой из эсэсовских шинелей. А вот и он сам - идет в середине с развивающимися на ветру рыжими волосами. Для многих это - флаг. Они смотрят на него и просят: не подведи, друг! «Не подведу, товарищи!», - клянется.

Переулок слева, переулок справа! Здесь! Ну, знай наших! Он вставил пальцы в рот, приподнялся на носки и дунул! Над улицей разнесся лихой мальчишеский свист. От такого звука взмывали в небо голуби, а сейчас колыхнулась толпа, собаки яростно залаяли. Кто-то побежал, но рядом с ним - никто!

Он не успел выдуть весь воздух из легких. К нему прорвался немец и ткнул в грудь прикладом. Костя еще не коснулся мостовой, как был прошит автоматной очередью. Он лежал, и холодный ветер задумчиво шевелил его рыжие волосы.

Массового побега, на который рассчитывал Лухнев, не получилось. Он и сам замешкался, выталкивая из толпы наиболее нерешительных. Выстрелами над головами и командами немцы легко положили людей на мостовую. Вслед за сбежавшими пустили собак, в той стороне слышались выстрелы.

Когда погоня вернулась, людей подняли, и колонна продолжила свой скорбный путь. Прошли мимо железнодорожного вокзала и углубились в степь. Лухнев понял, что расстреливать будут на Красной горке. Здесь, во рвах, уже лежат евреи и крымчаки, настал черед остального населения города.

Олендорф, Отто, род. 4.02.1907 г., один из руководителей карательной системы Германии, СС-группенфюрер (1944). В 1925 г. вступил в НСДАП и СА, в 1926 г. перешел в СС. 27.09.1936 г., когда начало формиро-ваться РСХА, возглавил его 3-е управление, ведавшее службой безопасности внутри Германии (СД). С июня 1941 по июль 1942 г. — начальник айнзатцгруппы «Д». В мае 1945 г. арестован союзниками и был признан виновным в уничтожении 91 тысячи человек. 10.04.1948 г. приговорен к смертной казни через повешение. 8.06.1951 г. приговор приведен в исполнение.

За несколько метров до рва, их снова положили на землю, приказав уткнуться в нее лицом: жертвы не должны видеть лица своего палача – группенфюрера СС Олендорфа, а он, в свою очередь, их выразительно страдальческих или ненавидящих взглядов. Кому нужны лишние эмоции? Лежащие слышат нервную немецкую речь. Генерал выговаривал коменданту города майору Вилерту:

- Разве вам не передали мое распоряжение обеспечить стопроцентное участие гарнизона города в этой акции?

- Передали, господин генерал, - заверил майор.

- Тогда где ваши люди? Не будь моих молодцов, с кем бы вы проводили акцию?

- Знаю о вашем опыте. Два дня мусолили каких-то пятьсот евреев.

- Позвольте уточнить, господин генерал, евреев было семьсот.

- Какая разница? Такие мероприятия не должны растягиваться во времени. Еще легко отделались. Бунта не было?

- Вот именно, что обошлось. А о своих людях подумали? Им пришлось два дня подряд испытывать неимоверные психологические нагрузки. С кем вы будете строить Великую Германию? С неврастениками? Вам, майор, приходилось участвовать в массовых расстрелах?

- Оно и видно. Прикажите немедленно, всем, не несущим караульную службу, явиться сюда! Всем! Даже поварам! С личным оружием! Идите!

Майор Вилерт вприпрыжку побежал выполнять приказ, а Олендорф обратился к штурмбанфюреру Брауну, кивнув в сторону удаляющегося Вилерта:

- Этот бездельник и пьяница приведет подмогу, а сейчас, Вальтер, давайте команду начинать. Время не ждет.

Группенфюрер СС Отто Олендорф командовал группой «Д», осуществлявшей свою карательную деятельность в тылу 11-й армии. Нюрнбергский Международный трибунал признал его виновным. В июне 1951 года он был повешен.

Раздался свисток, палачи засуетились. Поднимались шеренги и подводились к месту казни. Среди других свалился в ров и Лухнев. По тому, что почувствовал как упал, понял, что не убит, а только ранен. Болело ухо, кровь заливала щеку. Прижался к чьей-то еще мягкой спине, и рана стала меньше саднить. Он подумал, что за сутки быть дважды раненным и остаться живым - большая удача. А если еще удастся выбраться из этой заварушки…

Лежал, не шевелясь, а на него падали и падали тела убитых и раненных. Кто-то из них конвульсивно дергался, другие в беспамятстве стонали. От навалившихся тел становилось трудно дышать, но он терпел.

Раздался призыв к тишине, и вдоль кромок рва стали ходить убийцы. Они вслушивались, улавливали стоны и стреляли. Шальная пуля опалила Лухневу бок, но он не застонал, а дернуться помешали придавившие его тела.

К машине, где Босс поджидала своих людей, стали подходить. На этот раз в расстреле «партизан», как немецкие палачи называли жителей города, участвовали не только «зондеры» и армия, но и полицейские. Они мстили за однокорытников, выуженных и расстрелянных десантниками.

Несмотря на сгущавшиеся сумерки, Босс заметила, что у большинства из них были тусклые взгляды и понурые лица. Нет, не вознеслись, не возгордились они, став вершителями чужих судеб. Но нет худа без добра: испачкав руки в людской крови, поймут: обратного пути у них нет. Подумалось и о Мишке Кузнецове: «Хорошо, что не дожил. Могло статься, что его собственноручно пришлось бы пристрелить за невыполнение приказа».

Прозвучала команда, заработали моторы, и палачи покинули кровавое побоище. На какое-то время установилась тишина, но вскоре по всей длине рва началась «жизнь после смерти». Шевеления сопровождались стонами и криками. Некоторые крики были осмысленными: выкрикивались имена. Кто-то, еще не вылезши изо рва, пытался узнать судьбу близкого ему человека.

Лухнев с трудом выполз из-под трупов и понатужившись вылез из рва. В голове беспрерывный стук, болят раны, кровь заливает ухо. Он прижал ладонь к виску и решил идти, пока еще есть силы и холодный ветер не выдул последнее тепло из израненного тела. Поднялся на ноги и чуть не упал - закружилась голова. Эх, сейчас бы палку в руки, но где ее взять в голой степи?

Он шел, отставив левую руку, чтобы в случае падения опереться. Чувствовал, что не дойдет даже до вокзала, а оттуда до дому еще дальше. Его обогнал собрат по несчастью.

- Я сам еле иду, друг, а вместе…, вместе мы так и замерзнем.

Лухнев понимал разумность рассуждений. Тут в его израненную голову пришла спасительная (как ему казалось) мысль.

- Слушай, друг, а не мог бы ты передать записку моей жене?

- Пляжный переулок, 4, рядом с начальной школой.

- Знаю, я и сам недалеко живу. Пиши, но побыстрее, а то замерзать начинаю. Я тоже ранен.

Лухнев еще раз мысленно поблагодарил жену за наброшенный на плечи пиджак, когда во внутреннем кармане нашел блокнот и карандаш. Еще минута, и записка готова

Утром во двор Пляжного переулка, дом №4, зашла девочка лет семи и спросила у встретившейся ей женщины:

«Тетя», а это была Поддубная, прочла и, озабоченная, посмотрела в сторону двери Лухневых и… пошла к себе. Отдала записку мужу. Тот прочел: «Тоня, я раненый в степи за вокзалом, быстрее приходи. Николай».

- Ну и чего ты сюда принесла? - спросил муж, - и несла бы ей.

- Так, знаешь… - замялась жена, - вернется, будет мстить.

- Дура и есть дура. Раз ранен, то давно уже окочурился. Помнишь, как в песне: «Степь да степь кругом…»? Неси, да побыстрей, скажи, что только сейчас принесли.

- Вот и неси! «Степь да степь кругом, путь далек лежит…»

Поддубные видели, как Лухнева выскочила во двор со свертком за спиной и, забыв закрыть дверь, побежала спасать мужа. Она не нашла даже тела, но видела всадников и телегу. На нее складывали трупы и отвозили ко рву.

Роман Александра Стома "Рыжий Кот против фрау Босс,
или Сквозь мутные стекла времени"

Читать часть 6

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЯРОСТЬ И ЗЛОБА

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

ГЛАВА VI

ГЛАВА VII

Читать часть 8

Роман Александра Стома "Рыжий Кот против фрау Босс, или Сквозь мутные стекла времени"

Читать часть 6

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ЯРОСТЬ И ЗЛОБА

ГЛАВА I

ГЛАВА II

ГЛАВА III

ГЛАВА IV

ГЛАВА V

ГЛАВА VI

ГЛАВА VII

Читать часть 8

Роман Александра Стома "Рыжий Кот против фрау Босс,
или Сквозь мутные стекла времени"